Читать книгу "Страстная ночь в зоопарке - Дарья Донцова"

– Эта драная кошка? – возмутилась Надя, узнав о решении Ангелины. – Да у Ники жирные ноги, а задница семьдесят восьмого размера. А ты красавица.

– У Ангелины другое мнение, – дрожащим голосом произнесла Зинаида, – да я совсем даже не расстроилась!

– Ага, – зловеще протянула Надя, – ну-ну, посмотрим их постановку.

Спектакль прошел успешно, правда, бочкообразная фигура возлюбленной Ромео вызвала ехидные смешки в зале, которые перешли в шушуканье, когда на сцене возникла Ангелина Семеновна в образе кормилицы, но в целом премьера удалась. Но когда Джульетта и ее няня начали смывать грим, они неожиданно столкнулись с рядом трудностей. Парики никоим образом не желали слезать с головы, накладные ресницы не отклеивались, тени, румяна, губная помада держались насмерть. Ника разрыдалась, в конце концов ей пришлось наголо обрить голову. Ангелина кое-как избавилась от синтетических кудрей, но боевой раскрас держался на их лицах недели две.

Надя так и не рассказала Зине, чем намазала внутреннюю поверхность париков и какую едкую краску подмешала к гриму. Старшая дочь Федора изощренно наказала обидчиц младшей и осталась непойманной. Конечно, директор школы не сомневался, кто автор проделок, но вызванная на ковер Надя спокойно выслушала выговор, с явным удовольствием посмотрела на рыдающих Ангелину с Никой и произнесла замечательный спич:

– Огульные обвинения делать опасно. Есть ли у вас улики, свидетельствующие о том, что грим испортила я? Меня кто-то видел? Покажите этого человека. Можете предъявить записи камер наблюдения?

– Все знают, что твоя бесталанная сестрица-уродина хотела исполнить роль Джульетты, – взвизгнула забывшая о статусе педагога Ангелина.

Надя кивнула и достала из кармана диктофон:

– Хорошо, здесь записано, как вы нас обозвали, меня и Зиночку. Делом займется адвокат отца, думаю, вам предъявят обвинение в клевете, превышении служебных полномочий, нанесении морального вреда ребенку, ну и еще что-нибудь, я не очень хорошо разбираюсь в законах.

Оля перевела дух и взглянула на меня.

– Ну как?

– Интересная девочка, – улыбнулась я, – не давала в обиду ни себя, ни сестру.

Ольга нажала на брелок. Большие ажурные ворота медленно разъехались в стороны.

– Она таковой и осталась, несмотря на свои тридцать с хвостиком. Не изменилась ни на йоту! Не учится, не работает, кочует из одного клуба в другой, радует желтую прессу. Зина другая. Окончила Литературный институт, много читает. Я давно знакома с Федором, его дети выросли на моих глазах. Я считаю их своими племянницами, близкими, родными людьми. Звонарев очень хотел, чтобы мы выпустили сборник стихов Зины. В России, по его мнению, нет издательства, достойного таланта дочери. Мне пришлось прочитать рукопись. Обычно начинающими авторами занимаются редакторы, но наш завотделом поэзии не рекомендовал ее вирши к печати, я решила сама их прочесть и попала в крайне неловкое положение.

Оля повернула руль, мы въехали на дорогу, освещенную яркими фонарями, и направились к темнеющему вдали коттеджу.

– Стихи оказались откровенно слабыми, – продолжала Волкова, – подобной, с позволения сказать, поэзией нас заваливают графоманы. Следовало набраться окаянства и честно сказать Феде: «Прости, Зина сочинила нечто неудобоваримое», – но я приняла малодушное решение выпустить сборник, о чем потом пожалела. На Зину ополчились критики, пришлось активно ее защищать. Я побаивалась, что она, не дай боже, решит продолжить рифмоплетство, но Зиночка больше не строчит поэмы, около года назад она неожиданно сама, без посредничества отца, прислала рукопись пьесы с короткой запиской: «Дорогая тетя Оля, я решила сменить направление творчества. Пожалуйста, оцени. Извини за беспокойство, но ты должна дать объективную оценку. В Москве три режиссера сразу воскликнули: «Потрясающе», – а потом добавили: «Надеемся, ваш отец будет полностью спонсировать спектакль». Мне хочется думать, что пьеса неплохая, но театральным режиссерам в России хочется сорвать куш побольше. А ты скажи честно. Если пьеса хороша, то я мечтаю, чтобы ее поставили именно в Бургштайне. Твоя Зина».

Оля не сразу взяла в руки рукопись, но потом у нее выдался свободный вечер, и она решила полюбопытствовать, что там наваяла Зинаида. Ольга погрузилась в сюжет и, одним духом проглотив пьесу, сказала:

– Гениально!

Глава 6

– Прямо-таки гениально? – улыбнулась я.

– Сама удивляюсь, – кивнула Волкова, – никудышные детские стишата – и потрясающие диалоги, лихо закрученная интрига, непредсказуемый конец. Я тут же показала пьесу главному режиссеру нашего театра, тот вцепился в нее, аки лев в ягненка, и начал репетировать. Понимаете, драматургов полно, а хороших сюжетов нет. На одном классическом репертуаре театрам не выжить, зритель ждет современного действия, но писатели не хотят создавать позитивные произведения, их тянет к чернухе, безысходности. У Зины же получилась оптимистическая пьеса. Кстати, в Москве ей по-прежнему делают предложения, даже перестали просить спонсорской помощи от отца, режиссеры почуяли успех. Но Зиночка уперлась: «Хочу сотрудничать исключительно с Бургштайном, и точка!» Весь год они с Надей летают между нами и Москвой, активно участвуют в постановке, в основном, конечно, говорит Надя, Зинаида помалкивает, но видно, как ее волнует проект. На двадцать девятое декабря намечена премьера. Здание театра у нас большое, и Бургштайн – единственная административная единица в округе, имеющая сцену, поэтому сюда съезжаются отовсюду, и каждая новая постановка сразу становится важным событием.

Оля припарковалась у парадного входа и отстегнула ремень безопасности.

– Из моей дурной головы вылетело, что Зина и Надя сегодня прибывают в Бургштайн. Публика захочет приветствовать автора. Ну почему я не занесла в ежедневник дату очередного приезда девушек? Хорошо хоть Роберт вспомнил и поехал за ними в аэропорт, а то могла выйти очень и очень некрасивая накладка! О! Нет! Только не это!

Я, уже успевшая открыть дверцу, вздрогнула:

– Что случилось?

Хозяйка указала на крохотную малолитражку цвета испуганной мыши:

– Ну вот. Приперся!

– Кто? – не поняла я, но ответа не получила.

Из дверей особняка выскочила огненно-рыжая, усыпанная несмотря на декабрь веснушками женщина и, звеня бесчисленными браслетами на тонких запястьях, повисла у Волковой на шее.

– Тетя Оля! Я тебя обожаю! Обожаю!!! Обожаю!!! О! Скоро премьера!

Ее короткое, облегающее платье задралось почти до пояса, показались крошечные трогательно-розовые трусики.

Оля сделала попытку высвободиться из крепких объятий красавицы.

– Надя, выпусти меня! Ничего особенного я не совершила. Зина написала чудесную пьесу. Мое участие в ее судьбе минимально. Вы все сделали сами, много работали, жили в самолете между Москвой и Бургштайном.

– Нет, нет, нет, это все ты, – не успокаивалась Надя, втаскивая Олю в холл, – я знаю, как большинство людей поступает. Услышат просьбу посмотреть будущую пьесу, пообещают непременно с карандашом в руках прочитать текст, и ну ее на…! А ты!