Читать книгу "Открыто. Как мы будем жить, работать и учиться - Дэвид Прайс"

Некоторые достижения так называемых «прогрессивных» систем обучения являются поистине выдающимися. Например, основатели двух самых успешных компаний в мире – Amazon (Джефф Безос) и Google (Ларри Пейдж и Сергей Брин) посещали школы Монтессори. Ларри Пейдж называет причиной своего успеха именно школу Монтессори, а не Стэнфордский университет: «Я думаю, дело было в том, что нас учили не следовать правилам и указаниям, а иметь свою мотивацию, задаваться вопросом, что происходит в мире, делать все немножко по-другому»[29].

Несмотря на это, в течение десятилетия и даже больше сторонники конструктивистского обучения уступали по численности тем, кто призывал к более традиционным методам, – по крайней мере, в Великобритании и США. Стремление получить высокие рейтинги в международных сравнительных реестрах, таких как Международная программа по оценке достижений учащихся стран ОЭСР (Programme for International Student Assessment, PISA), стимулировало желание «вернуться к основам». В центре внимания этих стран было улучшение базовых навыков счета и грамотности.

Если маятник общественных дебатов о том, как следует учить, продолжает раскачиваться взад и вперед, то их отправная точка – центральное положение школы как главного образовательного учреждения – более чем за 150 лет практически не претерпела изменений. Даже самые суровые критики обязательного школьного обучения не могли представить себе, как еще можно учить детей. Даже если мне не слишком нравилось в школе, практически единственной альтернативой школьному обучению в Англии 1970-х годов было домашнее обучение – а об этом в рабочих семьях, пожалуй, и не слыхивали. Единственным альтернативным школе источником знания являлась местная библиотека, но там было так же скучно, как и в школе.

Неумолимое наступление неформального обучения

Открытость смещает фокус внимания с того, как нужно учить, на то, как лучше учить. Дело уже не в противопоставлении традиционного подхода прогрессивному или дидактического – эмпирическому. Напротив, речь сегодня идет о том, что мы можем сделать сами для себя, как мы можем использовать те знания и опыт, которыми каждый из нас обладает, но редко это сознает. Короче говоря, дело в распространении неформального обучения.

Неформальные возможности получить знания и применять новые умения на практике растут в геометрической прогрессии, и это меняет наше представление не только о знании, но и о соотношениях сил, которые за ним стоят. Открытое образование перестраивает иерархию отношений между преподавателями и учащимися – от вертикальной (знаток – новичок) до горизонтальной сетевой (каждый – и знаток, и ученик). Ряд поведенческих сдвигов – стремление к неформальности; осознание того, что и непрофессионалы могут чему-то научить; утрата пиетета перед «знатоками» – привел наконец к трансформации процесса обучения. Следует сказать, что некоторые преподаватели и ученые в ужасе от этих перемен. Сложно оценить значение утраты пиетета и сопутствующего ей роста неформального обучения, поскольку этот процесс происходил постепенно, в течение примерно 30 последних лет. Когда-то мы считали «неформальным» нечто совершенно иное.

В начале 1980-х я был студентом-старшекурсником. Хотя меня никак нельзя было назвать «ботаником», я, к моему приятному удивлению, получил диплом с отличием и некоторое время подумывал о научной карьере. Подав заявление в аспирантуру Открытого университета (Open University) в Великобритании, я был приглашен туда на «неформальное» собеседование. В комиссии оказалось около 30 ведущих британских специалистов по теории культуры. Те 25 минут, которые продолжалось собеседование, были настолько ужасными, что начисто выпали у меня из памяти, но вот чего я никогда в жизни не забуду, так это момента, когда меня спросили, нет ли у меня вопросов к комиссии. Подавив желание задать один из вопросов, теснившихся у меня в голове («Где выход?», «Не может ли кто-нибудь пристрелить меня на месте?»), я спросил, нельзя ли мне посетить какие-нибудь лекции во время обучения в аспирантуре. Комиссия долго хихикала, пока наконец один из профессоров не провозгласил: «Мы не читаем лекции, мы только пишем книги».

Ох, как же они смеялись…

Я рассказываю вам эту историю отнюдь не для психотерапии (хотя теперь я чувствую себя лучше, спасибо), но потому, что она наглядно показывает, как изменилось наше отношение к авторитету и неформальности. Если те профессора все еще работают в Открытом университете, им не только пришлось больше отчитываться, они еще стали свидетелями того, как само понятие «открытости» получило новое значение. К счастью, Открытый университет открыл доступ к своим ресурсам для всех желающих, а в 2013 году даже запустил проект совместного обучения «Социальное обучение».

Хотя некоторым педагогам кажется, что развитие неформального подхода к образованию – верный признак того, что мы все катимся в тартарары, избавление от ответственности быть «знатоком всего на свете» не только дает многим из них свободно вздохнуть, но и радикально меняет метод их работы. Поощрение учеников делиться своими знаниями и коллективная выработка этих знаний постепенно корректируют наши ожидания от учителей и других преподавателей: от авторитетных ответов до провокационных вопросов; от пророка на кафедре до помощника за плечом.

Лучшие педагоги приветствуют сложность масштабных перемен, происходящих на наших глазах, и вытекающее из них структурирование преподавания и обучения. Наши сегодняшние достижения в технологии, неврологии, эмоциональном интеллекте, самовосприятии и многом другом заставляют думающих специалистов-практиков коренным образом переоценить свою работу. Сегодня необходимо не постепенное совершенствование традиционных моделей, но переосмысление и переход к открытости всего вокруг.

Публичные дебаты, однако, игнорируют эту сложность, предпочитая упрощенный и более обнадеживающий взгляд на вещи, что выразилось в жалобе Кена Робинсона: «Мы пытаемся усовершенствовать паровой двигатель». Когда бы образование ни обсуждалось в СМИ, политики и родители неизбежно возвращаются в ту реальность, которая была, «когда я учился в школе…», ностальгически полагая, будто то, что когда-то работало для них, станет работать и для всех остальных. По всей видимости, они не замечают того, каким вызовом формальному образованию является распространение неформального.

Почему, например, конечные потребители формального образования – ученики – должны удовлетворяться тем, чтобы посещать кабинет физики пять раз в неделю, использовать оборудование, которое во многих школах работает намного медленнее и имеет меньше функций, чем мобильный телефон или планшет, лежащий у них в рюкзаке (но которым обычно не разрешают пользоваться в школе)? Почему надо продолжать группировать молодых людей по году рождения, чтобы они могли изучать предметы, преподававшиеся в университетах еще в XIX веке, когда за стенами учебных заведений они с увлечением обретают знания, учась у людей всех возрастов и успешно разрабатывая собственную «учебную программу»?