Читать книгу "Тимошина проза - Олег Зайончковский"

Он обнаружил в своем отсеке всамделишную молодежь, разумеется без баяна. Юноша с девушкой, сидя бок о бок, тыкали уже вовсю пальцами каждый у себя в смартфоне. Друг с другом они не общались, но все-таки, видимо, составляли пару. Вдруг у девушки что-то произошло в ее виртуальной реальности.

– Вау! – пискнула она вслух.

Юноша покосился на ее экранчик и с усмешкой сказал:

– Подумаешь…

Отодвинув оконную занавеску, Тимоша обозрел перрон. Проводница стояла еще снаружи, должно быть, на всякий случай. Тимоша прикинул, что если в вагон больше никто не сядет, в его отсеке останется свободная полка. Ему захотелось вдруг, чтобы так оно и случилось. Полка Тимоше была не нужна, но отсутствовавший пассажир представлял собой неизвестность и потому внушал смутное беспокойство. Наконец проводница исчезла из виду – наверное, перебралась в тамбур. Тимоша взывал про себя к далеким водителям поезда, и они его словно услышали – бесшумно, вначале почти незаметно, перрон за окном поплыл. Так бывает, когда закружится голова: справа налево двигались все фонари и урны и люди шагали спиной вперед. Но с головой было всё в порядке, всё вообще складывалось замечательно. Четвертый сосед в отсеке так и не появился; с души у Тимоши отвалился камень.

9. Поезд Москва – Бобры

Всякому, покидающему Москву железнодорожным способом, с ней еще предстоит нескончаемое расставание. Лучше, когда прощание происходит ночью; «нуар» придает Москве недостающую ей загадочность. Ночь натекает в Москву, а та в свою очередь распространяется далеко во тьму. Границы теряются; город делается безмерным, не умещаясь ни в рамке окна вагона, ни даже в пределах воображения. Ночью Москва разрастается во Вселенную и, как Вселенная, видима только в некоторых своих частях. Тимоша всматривался в Москву сквозь двойное стекло и призрачное отражение самого себя.

Юные его попутчики, кажется, тоже заметили, что поезд уже в пути. Они развернули и съели каждый по вафельному батончику, запив его баночкой газировки. Подкрепившись, молодые люди не разошлись по полкам, а только подобрали ноги и завесились простыней. «Экая дружная парочка», – подумал Тимоша. Сквозь простыню опять засветились два маленьких зарева от экранчиков.

Пассажиры в других отсеках тоже располагались и обустраивались. Стуки полок и голоса доносились будто сквозь вату из-за вагонной акустики. Выглянув в коридор, Тимоша увидел в конце его очередь в туалет. Хорошо, что этот вопрос он для себя решил еще на вокзале.

Постепенно, однако, шум и хождение по коридору стали менее интенсивными. Большинство пассажиров угомонилось. Проводница убавила общий свет. А Тимоша до этого времени даже не разобрал постели. Спать ему не хотелось. После того как в окне истаяла наконец Москва, он ощутил нужду, впрочем, не связанную с туалетом. Пошарив в своем рюкзачке, Тимоша достал сигареты и выбрался из своего отсека. Пол вагона погуливал под ногами, делясь с ним толчками рельсов. Для Тимошиных плеч коридор был довольно тесен, вдобавок из некоторых отсеков торчали ноги. Уклоняясь от этих ног, Тимоша двигался в сторону тамбура. В отсеках, которые он миновал, пассажиры по большей части спали или взаимодействовали со своими гаджетами. Никто не играл на баяне и никто не вел пресловутых вагонных бесед. Только в одном отсеке он обнаружил компанию, но, конечно, никак не похожую на стройотряд. На столике в том отсеке стояла бутылка виски, по сторонам от которой сидели и полулежали мужчины в фасонных бородках. Они разговаривали и смеялись, и бородки их шевелились.

Добравшись наконец до тамбура, Тимоша был сильно разочарован. Он надеялся покурить в одиночестве, а нашел филиал всё той же компании. Такие же два мужчины с бородками баритонили на весь тамбур. С ними была и женщина, без баритона и бороды, но очень самоуверенная. Говорили о монастырской архитектуре; при этом мужчины старались теснее прижаться к женщине, а она была крайне увлечена беседой. Женщина была нестара, недурна собой и не очень трезва и потому высказывалась с большим апломбом. Из их разговора Тимоша понял, что эти люди – московские архтуристы, которые, как и он, направлялись в Бобры осваивать тамошние достопримечательности.

Находиться в чужом дыму было невыносимо. Едва докурив свою сигарету, Тимоша поспешил прочь. Но, выйдя из тамбура, он наткнулся на проводницу, опорожнявшую мусорный ящик. Сейчас она не была приветлива, хотя и по-прежнему окала.

– Ходят и ходят, – ворчала она. – Московские, одно слово…

Тимоша вернулся к себе в отсек. Не зажигая света, он разобрал постель и лег в полной уверенности, что не заснет. Откуда ему было знать, что в поезде человек засыпает быстрее, чем где-либо. Вагон на ходу покачивался и поскрипывал; колеса его с приятным рокотом бежали по бесконечным рельсам…

Но легкое усыпление не гарантирует легких снов. В поезде они часто смешиваются с явью; вспышки света, толчки и стуки провоцируют сны в духе экшен. А во время стоянок, когда наступает внезапная тишина, пассажир как раз просыпается. Лично Тимоше приснилось, что кто-то напал на поезд Москва – Бобры. Он услышал сердитые, возбужденные голоса, и ему показалось, что их состав захватила какая-то банда. Впрочем, даже во сне Тимоша анализировал. Он подумал, не просыпаясь, что бандитские времена давно прошли, а наверное, в поезде ловят обыкновенного жулика. Мама о них Тимошу предупреждала.

Но он и здесь ошибался. Жулики в поезде Москва – Бобры если и были, то спали, и их, конечно же, никто не ловил. А скандал, который Тимоша неправильно интерпретировал, произошел по вине архитектурных туристов. Они разговаривали слишком громко и постоянно ходили в тамбур. Проводницу они ни во что не ставили и выражались словами, которых она не знала. Наконец к ней на помощь явился начальник поездной бригады в кителе и фуражке. Он в слова не вдавался, а сразу устроил туристам разгон.

– Что вы тут позволяете?! – рычал начальник. – Это вы можете у себя в Москве, а не у нас в поезде.

Туристы не выдержали его напора. Поначалу они держались заносчиво и трясли бородками, но в итоге сунули в карман начальнику денежную купюру.

– Давайте без конфронтации, – лопотали они. – Мы же, в конце концов, все российские граждане.

Впрочем, возможно, эпизод с архтуристами и начальником тоже Тимоше приснился. Всё было зыбко, неясно в сумрачном, покачивающемся вагонном мирке. Однако снаружи уже появились первые бледные признаки восстанавливающейся реальности. Небо за окнами светлело, выбеливалось и вдруг – будто лопнуло, как яйцо. Вагон изнутри оранжево озарился; восставшее солнце взяло поезд на абордаж, нагрянуло с обыском во все отсеки, ощупывая лучами тела людей, безвольно колышущиеся на полках.

Тимоша почувствовал на лице словно горячий компресс. Глаза под закрытыми веками защипало; он сожмурился и чихнул. Солнце – естественный пробудитель, хотя не всегда деликатный. Подчинившись ему, Тимоша принял сидячее положение и умылся с помощью влажной салфетки. За окном проплывал пейзаж, подходящий для рассматривания спросонок. Это была равнина, до самого горизонта покрытая пятнами редкого леса. Казалось, что поезд идет не прямо, а обегает кругом одну неподвижную точку. Кое-где на огромном пространстве были вкраплены поселения. Ближние к поезду вдруг показывались в окне со всеми своими подробностями: черные срубы, полуразобранный трактор, корова, сама рогами отворяющая ворота. На улицах сёл собирались стада; сельхозагрегаты, те, что могли еще двигаться, разминали свои шарниры. Деревенские утренние ритуалы совершались заведенным порядком, но Тимоше они были не совсем понятны – и ритуалы, и сами деревни. Зачем вообще человеку вздумалось поселиться в такой однообразной и плоской местности?