Читать книгу "Загон - Евгений Прошкин"

ДОД в тюрьме – это то, ради чего стоит соблюдать дисциплину, участвовать в общественно-полезных работах и улыбаться охранникам. В ДОД на территорию пускали всех: торговых агентов, независимых священников, друзей и жен, а также шлюх и честных нимфоманок. Посетители приносили с собой всякие порошки и таблетки полумедицинского назначения. После обеда в камерах пыхтели и стонали, и до следующего ДОДа заключенные смотрели забавные цветные сны – разумеется, не без помощи порошков.

Руководство на подобные шалости закрывало глаза – ДОД снимал стресс эффективней, чем сотня психологов. По крайней мере, это было лучше, чем массовые побоища и столь же массовые изнасилования.

Однако Илья ни разу не слышал про «дни открытых дверей» на каторге. В неосвоенных районах центральной Австралии никого, кроме ящерицы, в гости не пригласишь.

«Наверно, я не выживу, – решил Илья. – Или не доживу, если в этом есть какая-то разница».

Тридцать лет за то, что всегда оценивалось не выше трех. Пожалуй, на каторге эта история будет иметь успех. Илья воскресил в памяти роковую строку из выставочного каталога:

«М. Куркина. ЖИРАФ ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЙ. Середина XXI века Новой Эры. 20х18 см. Холст, масло».

Многие считали этот случай курьезом, но для Ильи он стал катастрофой. По какому-то идиотскому совпадению, в ту самую минуту, когда Илья взламывал охранную систему Пражского музея, в Южно-Сахалинске состоялась конференция ЮНЕСКО, объявившая «Жирафа» достоянием мировой культуры. Когда Илья упаковывал картину в пенал, она уже не принадлежала частному коллекционеру Солу Вайсбергу, она являлась собственностью Тотальной Демократической Республики.

Если б Илья отложил поход в музей на пару часов, все было бы иначе. Старое воровское правило «крадешь у Республики – крадешь у себя» он соблюдал отнюдь не из кокетства. Покушений на государственное имущество правосудие не прощало. Тридцать лет каторги – за картинку размером двадцать на восемнадцать. Аккурат по месяцу за квадратный сантиметр, подсчитал Илья. Сама художница, госпожа Куркина, едва ли потратила на нее и сотую часть этого времени.

Илья лежал на мягком полу «шкатулки» и плакал от отчаяния. И тут появились эти двое. Точнее, сперва погас свет.

В полной темноте ему рассказали про эпидемию среди черов и про неотложную психиатрическую помощь – не то, чтобы очень секретную, но как бы слегка негласную. Илья еще не знал, чего от него хотят, но заранее был готов на все. Другой возможности избежать каторги ему бы не представилось. Илье завязали глаза и куда-то отвезли. Через месяц, после короткой подготовки, его отпустили – с новыми документами и первым заданием. Задание было легким, почти смехотворным. Ему поручили какую-то мелочь: встретиться, познакомиться, выспросить…

Голос во вшитом динамике обещал когда-нибудь отпустить его по-настоящему, насовсем. Временами ему казалось, что этот счастливый миг уже близко. Впрочем, собеседников Илья не видел. Врали они или говорили правду – он не знал.

Теперь он понял: ему врали. Он и так не принадлежал себе, и у хозяев не было причин специально мазать его кровью, чтобы привязать крепче. Крепче уже некуда. Его элементарно продвигали по службе – из простых наблюдателей в… исполнители?.. В «универсалы», так сказал голос под кожей.

Илья дошел до кухни и налил в чашку воды. Жадно выпил и налил вторую – это позволяло отложить окончательное решение еще на несколько секунд.

Выполнить работу качественно – значит убивать и дальше. Завалить дело – значит поехать на каторгу. Можно удрать, но кто поручится, что вместе с динамиком ему не вшили маячок? Можно достать терминал и учинить скандал на всю Сеть. Только что он поведает миру? Лиц не видел, имен не знает… И даже если люди поверят, каторги ему не избежать. Такие приговоры не обжалуют.

У Ильи снова не было выбора – как и в тот день, когда в камере погас свет и открылась дверь…

Он достал из выдвижного ящика здоровый хозяйственный нож и попробовал лезвие на ноготь. Совершенно тупое. Илья поискал в шкафчике точилку. Загадал: найдет или не найдет?

Точилки в доме не было, и это значило… это значило, что…

– Значит, чер умрет больно, – сказал Илья вслух.

На улице происходило какое-то розовое столпотворение. Половина женщин щеголяла в одинаковых кофтах – зрелище было и смешным, и жутким. Илья провел в окраинных блоках уже достаточно, но такого единообразия в одежде еще не видел.

«Черы все глупеют и глупеют, – отметил он с брезгливостью. – Однако „неотложке“ надо подумать о методах более гуманных. Черы – пусть безмозглые, но все-таки люди, и резать их, как скот, не годится».

Илья вышел на площадке семнадцатого этажа и остановился у двери с рукописной табличкой: «Тарасов А. В. ЧЕР».

– Ох ты, боже ж мой… – язвительно пробормотал. – Оскорбленное самолюбие, да?

Он положил палец на звонок, но передумал и врезал ногой по металлической пластине замка. Дверь, вместо того чтобы затрещать, легко распахнулась и ударилась о какие-то коробки в прихожей.

– Открыто! – крикнули из квартиры.

– Еще бы…

Илья отпихнул коробки и неслышно сдвинул ручку замка. Затем расстегнул на рубашке среднюю пуговицу и достал завернутый в газету нож.

– Открыто, что вы там стоите? – раздалось из комнаты.

– Уже нет… – Он бросил газету на пол и, заглянув для порядка на кухню, протиснулся между шкафом и углом кровати.

Посторонних в квартире не было. Чер Тарасов занимался не то генеральной уборкой, не то переездом – повсюду лежали какие-то тряпки, омерзительно заношенные носки, книжки, перевязанные бечевкой пачки дешевой серой бумаги и прочее барахло. У стены возвышалась стопка из картонных ящиков, вероятно набранных в овощной лавке.

Чер оторвался от полупустой коробки и посмотрел на Илью – иронично, поверх допотопных очков в роговой оправе. Тарасову было около шестидесяти, но он был еще крепок – с крупным лицом, большими руками и довольно мощным торсом. Очки его только портили.

– Вот такие вы, да? Неотложка…

Ножа Тарасов не испугался, и это было неприятно.

– А я вас завтра ждал, – сказал он. – Ошибся.

Тарасов снял очки и покусал толстую дужку. Без очков он выглядел солидней.

– Мы с тобой нигде не встречались? – спросил Илья. – Погоди… Ты вчера на конвертере не был?

– Был.

– Ты работаешь? Ну вот, статус у тебя приличный.

Илья повернулся к ящикам и полоснул ножом по влажному картону. Внутри оказались те же пачки бумаги.

– И чего тебе неймется, чер Тарасов? Не жизнь – красота! Линейка – бесплатно, сел и поехал. В лавке тоже все бесплатно. Харчи, шмотки – чего душе угодно! Хочешь – ходи на работу, не хочешь – на кровати валяйся, кино смотри с утра до вечера. А ты мешаешь…

– Кому же я мешаю?