Читать книгу "Забытая комната - Линкольн Чайлд"

– А в чем именно состояла работа?

Миколос ответила не сразу.

– Просто так не объяснишь, надо вдаваться в технические детали. Взять, к примеру, обфускацию…

– Вы уже упоминали этот термин. Что это такое?

– Подмножество реверсивного инжиниринга. Затрудняет анализ, понимание алгоритмов работы и модификацию при декомпиляции. «Люкс» получал деньги за «Параллакс», и, конечно, они не хотели его отдавать. Но вообще-то, по большей части я занималась рецензированием программы. И еще помогала ему отслеживать и документировать развитие его теорий.

– Другими словами, были Босуэллом при Джонсоне[6].

Миколос негромко рассмеялась, хотя глаза ее еще блестели от слез.

– Мы оба были его Босуэллом. Уиллард гордился своей работой. Гордился по-настоящему. Хотел, чтобы все было учтено, записано, зафиксировано. Он не для себя это делал – для будущего поколения. Или по крайней мере для тех, кого в «Люксе» можно таковым считать.

– Понятно. – Логан ненадолго задумался. – А как с другой работой, которую он начал несколько месяцев назад? Я имею в виду перестройку и перепроектирование Западного крыла.

По лицу Миколос как будто пробежала тень.

– Поначалу он вообще о ней не говорил. Во всяком случае, ничего плохого. С другой стороны, злословить, винить кого-то или что-то не в его характере. Но я видела, что он не очень доволен. В то время Уиллард больше всего хотел закончить свою работу, может быть, несколько сократить количество часов, чтобы иметь возможность чаще ходить под парусом. Однако потом его отношение стало меняться, появился интерес. Приходилось много заниматься архитектурным планированием и дизайном, и он получал от этого удовольствие.

– Насколько я понял, доктор Стрейчи тесно сотрудничал с фирмой, которая и построила когда-то это здание.

– Да. «Флад ассошиэйтс».

Логан вздохнул. Начиналось самое трудное.

– Еще один вопрос. Не могли бы вы рассказать о событиях, приведших к нападению на вас доктора Стрейчи?

Миколос молчала.

– Не спешите. Расскажите своими словами.

Она снова потянулась к коробке с салфетками.

– К этому шло постепенно, и я заметила не сразу. Началось, наверное, с раздражения – раньше он никогда не раздражался; добрейший был человек. За те два года, что я с ним работала, ни разу голос не повысил. Но в последнее время стал покрикивать – на секретарей, на обслуживающий персонал, однажды даже на меня. А еще иногда вел себя странно.

– В каком смысле странно?

– Махал руками перед лицом, как будто отталкивал что-то. Мычал, как делают дети, когда кто-то им не нравится или слишком долго говорит. А еще… еще постоянно бормотал.

– Я слышал, он вроде бы разговаривал с собой. Вы слышали, что он говорил?

– До последнего времени, может быть, пару дней, – что-то неразборчивое. Думаю, сам он этого не сознавал. А то, что я иногда слышала… ну, это по большей части вздор.

– И все-таки.

Миколос задумалась.

– Что-то вроде: «Прекратите. Перестаньте. Мне это не надо. Уходите. Нет, вы меня не заставите».

– А что потом?

Миколос облизала губы.

– В последние пару дней все вдруг резко ухудшилось. Закрывал дверь в офисе, кричал, швырял вещи. Со мною не разговаривал. Однажды, проходя мимо, вдруг заткнул уши. А потом, в прошлый четверг… Он был такой возбужденный, такой беспокойный. Я подошла, положила руку ему на плечо, спросила, могу ли чем-то помочь. Он вдруг обернулся… – Она вздохнула. – Господи… Лицо багровое, перекошенное злостью, глаза безумные… Но, знаете, я увидела в них не только ярость, но и отчаяние и, может быть, беспомощность. Он отбросил мою руку, схватил за плечи, толкнул на стол и начал душить. Я швырнула ему в лицо клавиатуру…

Миколос поднялась.

– Только тогда он меня отпустил. Я выскочила из-за стола, нашла телефон, позвонила консьержу, потом доктору Олафсону. Через минуту сюда ворвались трое лаборантов; Уилларда скрутили и увели. Он отбивался, кричал в голос… Вот тогда я и видела его в последний раз.

Она отвернулась и, переведя дух, снова села за стол.

– Спасибо, – сказал Логан.

Миколос кивнула. Некоторое время оба молчали.

– Пожалуйста, мне нужно это знать, – первой заговорила она. – Говорят, он покончил с собой. Но я не верю.

Логан не ответил.

– Пожалуйста, скажите мне. Как он умер?

Ученый колебался. Информацию старались не разглашать, но эта женщина помогла ему, хотя ей и было нелегко.

– Об этом предпочитают не распространяться.

– Я никому не скажу.

Логан пристально посмотрел на нее.

– В библиотеке для гостей тяжелые оконные рамы. Он обезглавил себя, воспользовавшись одной из них.

– Он… – Миколос в ужасе прижала ладонь ко рту. – Какой ужас. – Она покачала головой. – Нет. Это не Уиллард. Уиллард не мог.

– Что вы имеете в виду?

– С ним явно было что-то не так. Может, заболел – не знаю… Но он никогда, никогда бы не покончил с собой. Ему было ради чего жить. Безрассудность, опрометчивость – это совершенно не в его характере. А еще для него было важно достоинство… Нет, он никогда бы не покончил с собой, тем более вот так.

Примерно то же и с такой же убежденностью говорил и Олафсон.

– Именно потому я и вернулся, – сказал Логан. – Попытаться понять, что случилось.

Миколос рассеянно кивнула. Потом взглянула на него.

– Вернулся? Как это понимать?

– Лет десять назад я провел в «Люксе» шесть месяцев. Занимался одним своим исследовательским проектом.

– Правда? Шесть месяцев – срок довольно странный. Обычно на исследование отводятся годы.

Логан снова задержал на ней оценивающий взгляд. Что-то подсказывало – этой женщине можно доверять. Более того, она могла бы даже помочь ему, хотя он еще не представлял, в чем именно.

– Меня попросили уйти.

– Почему?

– Вы же знаете историю «Люкса» – это старейший в стране «мозговой центр». Знаете, какое положение он занимает.

– Хотите сказать, мы все здесь – кучка зажатых придурков?

– Вроде того. Мою работу признали неадекватной. Не вполне научной. Недостаточно интеллектуально строгой. Некоторые посчитали ее каким-то надувательством, шаманством. Руководство, во главе с доктором Карбоном, указало мне на дверь.

– Карбон, – поморщилась Миколос. – Тот еще паршивец.