Читать книгу "Погребенный великан - Кадзуо Исигуро"

Они снова его поблагодарили и уже выходили через арку, когда Беатриса вдруг остановилась и посмотрела назад.

— Раз мы расстаёмся, сэр, и, возможно, никогда больше не встретимся, позвольте задать вам один вопрос.

Лодочник, не отходя от стены, внимательно на неё посмотрел.

— Вы тут рассказывали, сэр, — продолжала Беатриса, — о том, что должны задавать вопросы парам, которые приходят на переправу. Вы сказали, что нужно удостовериться, что узы их любви достаточно крепки, чтобы позволить им отплыть на остров вместе. И, сэр, мне вот что интересно. Какие вопросы вы задаёте им, чтобы это выяснить?

Лодочник заколебался. Но в конце концов ответил:

— По правде, добрая госпожа, мне не полагается говорить о таких вещах. На самом деле по правилам мы не должны были сегодня встретиться, но волею странного случая встретились, и я об этом не сожалею. Вы оба были добры и встали на мою сторону, и за это я вам благодарен. Поэтому постараюсь ответить, как смогу. Да, вы правы, моя обязанность — допрашивать всех, кто хочет переправиться на остров. Если речь идёт о таких супругах, как вы говорите, которые утверждают, что их связывают крепкие узы, тогда я прошу их открыть мне свои самые драгоценные воспоминания. Сначала спрашиваю одного, потом другого. Каждый супруг должен говорить отдельно. Так быстро открывается истинная природа их связи.

— Но разве это не трудно, сэр, — разглядеть, что именно скрыто в людских сердцах? Внешность бывает обманчива.

— Это верно, добрая госпожа, но ведь мы, лодочники, за долгие годы повидали столько народу, что нам не требуется много времени, чтобы распознать обман. Кроме того, когда странники рассказывают о самых драгоценных воспоминаниях, им никогда не удаётся скрыть правду. Пара может заявить, что их связывает любовь, но мы, лодочники, можем увидеть вместо неё неприязнь, злобу, даже ненависть. Или полнейшее равнодушие. Иногда — страх одиночества, и ничего больше. Верную любовь, пережившую годы, мы видим очень редко. Когда же она нам встречается, мы только рады перевезти супругов вместе. Добрая госпожа, я уже сказал больше, чем мог.

— Благодарю вас, лодочник. Вы удовлетворили старушечье любопытство. Теперь мы оставим вас с миром.

— Доброго вам пути.

* * *

Супруги вновь зашагали по прежней тропе сквозь заросли папоротника и крапивы. Прошедшая гроза осложнила путь, поэтому, как бы ни хотелось им оказаться от виллы подальше, шли они с осторожностью. Когда они наконец добрались до разбитой дороги, дождь всё ещё шёл, и они укрылись под первым попавшимся большим деревом.

— Ты промокла насквозь, принцесса?

— Не волнуйся, Аксель. Плащ послужил мне на славу. Как ты сам?

— Ничего такого, чего не высушит солнце.

Они положили котомки наземь и прислонились к стволу, переводя дух. Спустя недолгое время Беатриса тихо сказала:

— Аксель, мне страшно.

— Почему, принцесса, что случилось? Тебе больше ничто не угрожает.

— Помнишь ту странную женщину в чёрных лохмотьях, с которой ты застал меня тогда у старого терновника? Может, она и походила на сумасшедшую странницу, но история, которую она мне рассказала, очень похожа на историю этой старухи. Её мужа тоже забрал лодочник, и она осталась на берегу одна. А когда, рыдая от одиночества, она возвращалась из гавани, то увидела, что идёт по краю высокой долины, а впереди и позади тянется длинная тропа, и по ней бредут люди, рыдающие, в точности как она сама. Услышав это, я не особенно испугалась, сказав себе, что к нам с тобой, Аксель, это не имеет отношения. Но она всё твердила, что эти земли прокляты хмарью забвения, что мы с тобой часто и сами замечали. А потом она спросила: «Как вы с мужем докажете свою любовь друг к другу, если не помните вашего общего прошлого?» И с тех самых пор это не идёт у меня из головы. И временами мне становится очень страшно.

— Но чего здесь бояться, принцесса? Ведь у нас нет ни намерения, ни желания ехать ни на какой остров.

— Пусть даже так, Аксель. Что, если наша любовь увянет раньше, чем нам придёт в голову подумать о таком месте?

— Что ты такое говоришь, принцесса? Разве может наша любовь увянуть? Разве теперь она не сильнее, чем когда мы были глупыми юными любовниками?

— Но, Аксель, я даже не могу припомнить тех дней. Ни лет, что нас от них отделяют. Мы не помним ни наших пылких ссор, ни мгновений, которыми наслаждались и которые так ценили. Мы не помним ни собственного сына, ни почему его нет с нами рядом.

— Мы сможем вернуть эти воспоминания, принцесса. Кроме того, чувство к тебе, что живёт в моём сердце, останется прежним, не важно, вспомню я что-то или забуду. Разве ты не чувствуешь то же самое?

— Чувствую, Аксель. Но я всё равно спрашиваю себя, чем отличаются чувства, которые сейчас живут в наших сердцах, от дождевых капель, которые всё падают на нас с мокрых листьев, хотя дождь давно уже перестал. Я боюсь, что без воспоминаний наша любовь неминуемо померкнет и умрёт.

— Бог ничего подобного не допустит, принцесса. — Аксель произнёс это тихо, почти в такт дыханию, потому что сам чувствовал, как в нём пробуждается необъяснимый страх.

— В тот день у старого терновника, — продолжала Беатриса, — странница предупредила меня, что нельзя терять времени. Она сказала, что нам нужно сделать всё возможное, чтобы вспомнить то, что мы пережили, как хорошее, так и плохое. И вот лодочник, когда мы уходили, дал мне именно тот ответ, которого я ждала и страшилась. На что нам надеяться, Аксель, если мы останемся такими же, как сейчас? Если кто-то вроде него спросит о наших самых драгоценных воспоминаниях? Аксель, мне так страшно.

— Ну, принцесса, бояться нечего. Наши воспоминания не исчезли бесследно, просто затерялись где-то из-за этой проклятой хмари. Мы найдём их снова, одно за другим, если будет нужно. Разве не за этим отправились мы в путь? Как только мы увидим перед собой сына, многое, без сомнения, сразу же вспомнится.

— Надеюсь, что так. Слова лодочника меня ещё больше напугали.

— Забудь о нём, принцесса. Что нам за дело до его лодки или до того острова, если на то пошло? И ты права, дождь уже перестал, и мы быстрее высохнем, если мы выйдем из-под этого дерева. Давай продолжать путь, и не будем ни о чём беспокоиться.

Глава 3

С отдалённой возвышенности саксонская деревня показалась бы вам больше похожей на собственно деревню, чем нора Акселя и Беатрисы. Во-первых, наверное, саксы были более склонны к клаустрофобии — потому что тут никто не зарывался в недра холма. Спускаясь по крутому склону, как Аксель с Беатрисой тогда вечером, вы увидели бы внизу сорок или даже больше отдельных домов, расположенных на дне долины двумя неровными кругами, один внутри другого. Возможно, с такого расстояния было бы трудно заметить различия в размерах и богатстве отделки, но вы наверняка разглядели бы соломенные крыши и то, что многие из них — это так называемые круглые дома[2]и ненамного отличаются от тех, в которых довелось вырасти некоторым из вас или, возможно, вашим родителям. Однако если саксы и были готовы пожертвовать толикой безопасности ради прелестей свежего воздуха, они позаботились о мерах предосторожности: деревня была целиком обнесена высоким забором из связанных между собой кольев с заострёнными, точно у гигантских карандашей, концами. На любом отрезке он был по меньшей мере вдвое выше человеческого роста, а чтобы перспектива забраться на него стала ещё менее заманчивой, вдоль всего забора снаружи был выкопан глубокий ров.