Читать книгу "В преддверии глобальной катастрофы - Елена Мищенко"

– За что это мне двойка? Что я такого сделал?

– А ты что – не понял? объясняю для всех. На занятии по фортификации, таком, как у нас проходило сегодня, нужно думать о том, как обустроить долговременную огневую точку, а не о бабах. А если тебе уже невтерпеж и появились чуждые мысли про твою дирекцию, мысленно повторяй про себя: «Затвор карабина состоит из следующих частей: стебель, гребень, рукоятка…». Многим помогало, как рукой снимает.

Такие жизнерадостные диалоги, дозволенные полковником, снимали усталость, разряжали обстановку, воспринимались весело и сопровождались дружным ржанием.

А вообще дисциплина в лагерях была строжайшая. Даже в туалет, расположенный за пределом лагеря, по утрам ходили строем. Не всем удавалось вписаться в такую жесткую систему. Поздно вечером начальник сборов Агабабян выводил своих штабных подчиненных на охоту. Одного нашего сокурсника они-таки попутали, когда он недалеко от палатки занимался таким невинным делом. Наутро ему было приказано отнести бегом свое ночное произведение на саперной лопатке за километр от лагеря под присмотром старшины. После этого инцидента мы вели себя крайне осторожно, а наша основная походная солдатская песня суворовских времен была откорректирована. Вместо обычного:

Взвейтесь соколы орла-а-ами,

Полно горе горева-а-ать,

То ли дело под шатра-а-ами

В поле лагерем стоять,

Последние две строчки пели так:

Кто наделал под шатра-а-ами

Будет утром кросс сдавать.

Так рифма получалась даже лучше. Полковник Малышев не возражал. Он сказал, что в таком виде песня даже приобрела воспитательный смысл, что нам-разгильдяям здесь в лагерях необходимо.

Вообще, в строевых песнях, которых наш запевала Анатолий тут же изучил великое множество, не очень обращали внимание на содержание и стилистику. Старшина во время перехода кричал:

– Чего приуныли? Кто запевала? Рядовой Дейнека? А ну, запевай что-нибудь веселое. Например «Я моряк». И тут же Толик начинал во всю силу своих легких выводить грустные и, по-моему, бездарные слова этой походной песни, полностью лишенные всякой жизнерадостности:

Ты моря-ак уходишь в сине море,

Оставля-аешь меня в горе,

А-а я буду плакать и рыдать

Тебя мой ми-ылый вспоминать

(Все) По морям, по волнам,

Нынче здесь, завтра там и т. д.

Инцидент с ночной неудачной вылазкой нашего коллеги по пустячному делу не был забыт, но включая его в будущую светогазету, имя героя я, конечно, скрыл из этических соображений. Начальник сборов не преминул высказаться о происшедшем инциденте на следующий день на утреннем построении. Он, как всегда, использовал эпическую форму изложения.

– Некоторые наши курсанты еще не привыкли к нашим четким правилам дисциплины и личной гигиены, за что были наказаны. Еще раз напоминаю, что курсанты находиться в позе орла могут только в отведенных для этих занятий специальных помещениях независимо от времени суток. Проверять буду лично, даже ночью.

Вообще, ночи у нас проходили весело. Палатка была большой, но в ней размещалось двенадцать солдат, так что лежали мы впритык и поворачиваться на другой бок нам приходилось по команде.

Рисование спасало нас от многих тягот. Мой сокурсник Дима делал офицерскую книжку для командующего, который, якобы, обещал приехать на наши сборы с проверкой. Дима открыл изящный способ сачкования. В течение пяти дней он филиграннейшими надписями и рисунками заполнял страницы, вызывая восторг у наших бравых офицеров, а на шестой день, якобы, случайно переворачивал бутылочку с тушью и заливал всю свою работу. Так как приказ он все равно должен был выполнить, то Дима начинал рисовать все сначала. После второго раза ему сообщили, что в случае аварии в третий раз, он останется на повторные лагерные сборы. Пришлось книжку все-таки закончить. Правда, он это сделал за день до окончания сборов. Я работал с Димой в одной штабной просторной палатке, только я рисовал карты для наших занятий по тактике.

Основным развлечением была периодическая перебранка в соседней роте, расположенной вблизи этой палатки. Ротным там был, как сейчас говорят, лицо кавказской национальности. С утра начинались споры. Мы слышали:

– Сейчас разойдемся и через полчаса приходи на построение.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться.

– Обращайся!

– Разрешите пойти в медпункт.

– Если сильно больной, можно. А что там еще стряслось?

– Живот болит.

– Болит живот? Три наряда вне очередь.

– За что? Я же болен.

– Молчад! Все курсанты кушал вечером одно и то же и утром кушал одно и то же. Ни у кого не болит, у тебя болит. Кушал то, что не положено. Три наряда.

– Да нет! Я вам сейчас все объясню.

– Молчад! (пауза)

– Почему молчижь?

– Просто у меня…

– Молчад! (пауза)

– Почему молчижь?

– У меня уже давно больной…

– Молчад! (пауза)

– Почему молчижь!

– Язва!

– Кто язва? Ты почему ругаешься?

– Да нет, болезнь у меня такая – язва.

– Почему сразу не сказал? Нет справка, нет болезнь. Мобилизовали в лагерь, значит нет такой болезнь. Ладно – иди лечись. Чтобы за полчаса вылечился.

Был на нашем курсе один армянин – Авет Багдасарян, очень общительный и дружелюбный парень. В один прекрасный день, когда нам полагалось время отдыха после обеда, Авет подошел ко мне и говорит:

– Слушай, Саша, пошли со мной немножко выпьем, немножко покушаем. Там мои приятели приехали ко мне проведать.

– Как это им удалось, – я был крайне удивлен, – ведь территория лагеря охраняется от посторонних. Каждый день выставляют наряды.

– Та, подумаешь охраняется, всегда можно договориться.

Мы пошли в лес, прошли метров двести, на поляне его ждали два приятеля – армянина. Познакомились. Они тут же организовали нехитрую скатерть-самобранку с выпивкой и закуской. Машины поблизости не было, так что как они добрались, я так и не понял. На мои вопросы они отвечали уклончиво:

– Найти лагерь было просто, а вот найти Аветиса при таком большом количестве солдат, это-таки было тяжело.

Мы выпили, закусили, поболтали о том, о сем, порассказывали о нашем солдатском житье-бытье, распрощались и пошли назад к палатке. И тут обнаружилось, что Авет без пояса. Он уверял, что где-то повесил пояс на сук, так как он ему надоел, но на какое дерево, вспомнить не мог. Наши поиски не принесли никаких результатов. Он подпоясался какой-то веревкой, отрезанной от фала в палатке, и этого никто не обнаружил на вечерней поверке, поскольку стемнело. Зато на следующее утро отсутствие пояса сразу увидели и Авета отправили на гауптвахту. Однако когда мы вернулись к обеду в лагерь, то у палатки нас встретил сияющий Авет с новым поясом.