Читать книгу "Единственная и неповторимая - Шейн Уотсон"

В последующие дни она забрасывала Эндрю номерами телефонов различных специалистов нужного профиля. «Скажи, что звонишь от моего имени. Не удивляйся, если зайдет речь о рождении тройни, — будешь выглядеть несерьезно.

Тебе понадобится диетолог. Позвони также этому иглорефлексотерапевту, скажи, что от меня».

С тех пор они об этом не говорили, однако озабоченность биологическими ритмами Лидии, благоприятными днями для зачатия и ложные надежды прочитывались в морщинках вокруг губ Эндрю и в нервозном, слезливом настроении Лидии.

Сегодня все было по-другому. Аманда увидела, как Лидия вошла в комнату с мужчиной, который, просунув руку под ее рукой, обнял ее за талию. Лидия взглянула на них и подняла бокал с мартини к губам.

— Так-так. Прячемся здесь от гостей? — Не отрывая глаз от Эндрю, она сделала еще глоток. — Мы поминаем нашу покойную подругу специальным коктейлем — «Эмбертинис». — Мужчина выглядел испуганно, как зверек, попавший в ловушку. — В коктейле водка, вермут и немного специального тоника. Пьянеешь очень быстро, но, что важно, во рту остается горький неприятный привкус. Не правда ли, Сергей? Ты знаком с моим мужем? Он не пьет водку, но, надеюсь, сделает исключение для «Эмбертинис». Как и для всего, что напоминает об Эмбер.

Эндрю заерзал на диване. Аманде удалось посмотреть в глаза несчастному Сергею и одарить его своим знаменитым испепеляющим взглядом.

— Я принесу еще коктейль, — пробормотал Сергей и, выхватив бокал из рук Лидии, бросился к двери.

— Аманда, — Лидия подбоченилась и уставилась вниз, — буду очень благодарна, если ты не станешь пугать моих новых друзей своим дурным глазом. Не всем нравится сбиваться в кучку, предаваясь сугубо дружеским воспоминаниям, и коллективно сходить с ума. Даже если это любимый конек Эндрю. У моего мужа особенно хорошо получается грустить, ты заметила, Аманда?

Аманда дотронулась до руки Эндрю, показывая, что передает эстафету, так как сделала все, что могла, и теперь ему надо разбираться самому.

Она встала и пошла к двери:

— Пойду поищу Николаса.

— О-о да, — с важностью протянула Лидия, зло посмотрев на Аманду, — он же может запросто заблудиться в этом доме, не правда ли?

Аманда проскользнула мимо нее и вышла в холл. Николаса она увидела сразу же. Он сидел на ступеньках лестницы с Отисом, который, очевидно, объяснял ему все хитрости фокусировки в видеокамере. Рядом с ним, осторожно положив худенькую руку на шею Николаса, стояла Зельда, старшая дочь Эмбер. Отис, которому должно было быть около пятнадцати, был одет в темный костюм и цветастую рубашку. Он находился в переходном состоянии между веселым рок-н-ролльным детством и размеренностью школьной жизни, где не был окружен знаменитостями. Восьмилетняя Зельда, напротив, была воплощением феерического стиля своей матери. Она была одета в разноцветные высокие ботинки и длинную атласную юбку. Волосы придерживала парусиновая лента. У Зельды был тот ничего не выражающий, настороженный взгляд, который характерен для детей, много повидавших и уяснивших для себя, что лучше помалкивать, чтобы им разрешили увидеть еще больше.

Каждый из детей являлся маленькой копией Эмбер, раскрепощенной, своевольной и фотогеничной. Завитки челок, необузданные приступы гнева говорили о лихорадочной жизни Эмбер, о жизни, не ограниченной обычными условностями и режимом. У детей не было специальной уличной одежды, которую нельзя бы было выпачкать в грязи, а руки их никогда не считались настолько грязными, чтобы нельзя было провести пальцем по дорогим обоям. Аманда быстро поняла, что замечать такие пустяки означало показывать свои провинциальные манеры и что такой своего рода элитарно-богемный подход к жизни и есть признак настоящей породы. Самым главным из всего этого была расческа, точнее, ее отсутствие. В мире Эмбер никто не расчесывался. У детей были спутанные пегие кудри, а у взрослых — их улучшенный вариант. Ключевой принцип «не к месту» касался всего, начиная от ношения брюк из светлой замши для верховой езды и заканчивая дворовыми щенками, которые носились по дому в Хедланде. Да и это было слишком правильным. Ведь даже с тщательностью выбранный и красиво завернутый подарок, должным образом упакованные вещи, совершенно новый светлый коврик — все это подвергалось осмеянию в мире Эмбер. Для Аманды, которая два раза в неделю посещала парикмахера, хранила кашемировые вещи переложенными с лавандовыми саше, а кроссовки — в мешочке для обуви, это было слишком. Хотя она и пыталась следовать этому принципу. Она научилась обходиться без ножа для масла, без резиновых перчаток для мытья посуды и без коробки с салфетками в машине. Но постоянное напряжение от того, что приходилось подавлять свои инстинкты, заставляло чувствовать ее сбежавшим военнопленным в том черно-белом фильме… Его научили думать и мечтать на немецком, и вот, когда он садится в автобус, везущий его к свободе, у него вырывается «спасибо» по-английски. Столько усилий, и одна-единственная оговорка, пойманная враждебным ухом, может отбросить вас назад, сведя все старания на нет.

А Николас чувствовал себя в своей стихии в Хедланде, доме, где царила милая непосредственность, где не было суеты, заранее накрытого и тщательно украшенного стола, где никого не рассаживали по заранее составленному плану, не стояли тарелки для салатов и подставки для каждого бокала. Детство Николаса нельзя было назвать богемным, но вырос он на ферме, и его маму трудно было назвать перфекционисткой. В их доме собакам давали вылизывать грязные тарелки, и каждый стул был покрыт слоем белой шерсти. Аманде приходилось отдавать потом в химчистку все вещи, даже если свекровь всего лишь подвозила ее в своей машине. Когда бы дети ни гостили у бабушки, они возвращались домой грязными, а половина вещей пропадала неизвестно куда. Однажды модная замшевая курточка Поппи была засунута под заднее колесо бабушкиного автомобиля, застрявшего на холме. Очевидно, лучшего рычага, чем новенькая детская курточка, не нашлось. Однако, с точки зрения Николаса, таковой и должна была быть жизнь. Ему нравилось, что дети Эмбер диковаты, предоставлены сами себе, как маленькие Маугли, которые едят на крыше и спят в домиках на деревьях, даже когда ожидается дождь. Дети Аманды были вегетарианцами и ели по возможности натуральные продукты, в то время как дети Эмбер ели говядину прямо с кости, невзирая на все запреты. Аманда смотрела, как Николас беседует с Зельдой, ребенком Баччи, как ее все называли. Она была счастливым последствием ужасного отдыха в Тоскане, когда Эмбер и Дэйву пришлось большую часть времени провести в постели.

— Какая симпатичная! — Бриджит, мать Николаса, встала рядом с Амандой, закрывая ей весь обзор. — Золотистые волосы и темные глаза — она так не похожа на других. Знаешь, на кого она похожа? Ну конечно же, помнишь ту фотографию в комнате для гостей у нас дома? — Она толкнула Аманду вбок. — На Габби, сестру твоего мужа, когда ей было столько же лет, сколько Зельде. Ну просто вылитая Габби! О, Аманда, ты, как всегда, выглядишь безупречно.

Бриджит отступила на шаг, чтобы, как она это любила, внимательно рассмотреть свою невестку.

— Ого! Бог мой! Как ты ходишь в этих… как же они называются… туфли-кокетки или как-то по-новому?