Читать книгу "Люди былой империи (сборник) - Анвар Исмагилов"

– Ты резко-то не дёргай, а то скальп снимешь.

– Нищево, – стучит зубами татарин, – лысым даже лучше, как я будешь.

Ныряю. Дёргаю. Нулевой результат.

Буксир отошёл подальше, чтобы не задеть нас винтами. Мыся, как мы потом узнали, быстро доплыл туда, залез с левого борта и сразу же с удовольствием угостился стаканом водки. Закутался в плед и спокойно смотрел бортовой телевизор в красном уголке.

Вокруг нас ходит вся наличная на этот момент техника: рейдовый буксир с дивизионным минёром кап-три Дитятиным, вышедший на подмогу катер «Ярославец» под управлением невозмутимого глав-старшины Бойченко и какие-то штатские.

Дитятин непрерывно держит нас двоих в поле зрения: бегает вдоль борта, командует операцией и покрикивает издалека: «держись, хлопцы!». Если мы пойдём ко дну, то по одной звезде недостанет на его мятых погонах.

Бойченко, стоявший на руле, придумал хитрый ход. «Ярославец» на самом малом подкрался к нам, едва не растерев Сагидуллу о бочку. Нам кинули конец, я обвязался, и молодой матрос Валько с Мыколой Галаганом из Тернополя вдвоём тянут меня вертикально вверх. Татарин упирается снизу. Срываюсь и падаю вниз, едва не утопив Братарина и поднимая волну. Хватаюсь за проклятую бочку, смотрю на запад. Гневноенебо, накрытое бешеной тьмой, разметавнад самым закатом желто-красные тучи, смотрит сквозь огненную дыру прямо мне в глаза. Ветер усиливается. Меня опять тянет вниз. Под водой уже темно. Сколько мне осталось? Всего двадцать один год живу, Господи…

Прошло уже минут пятнадцать. Нас выручают три вещи: сапоги с грубыми дагестанскими джурабами, толстые водолазные свитера, глухой бронёй покрывающие грудь и спину, а главное – закалка, – я черноморец из Гудауты, Сагидулла с Волги. Но я чувствую, как ледяная вода проникает внутрь, вкрадчиво проползает то в одну щель, то в другую, а меня, как ни странно, беспокоит военный билет – намокнет! Надо было сдать его перед выходом. Воротник шинели начинает похрустывать: прихватило морозом. Уши и щеки задубели, губы едва ворочаются, волосы стоят дыбом, кожа съёжилась до боли.

Я мычу от бессилия. Каждый раз, когда накат опускает меня под воду, всё больший ужас охватывает изнутри. Вниз стараюсь не смотреть: там мутно-чёрная тьма, а в неё уходит, извиваясь, конец троса. Чем я ещё держусь?! Как сказал Гарсиа Лорка перед тем, как его дострелили в затылок: «Я ещё живой…».

С «Ярославца» что-то кричат, но я уже не понимаю слов. Галагана спустили на бочку, и Мыкола, свирепо матерясь, вяжет новый конец. Он относится ко мне с нежностью: по вечерам на камбузе я учу его играть на гитаре, а иногда мы на два голоса поем украинские песни – «Про зозулю», «Ой ти, вуйку сивий», а то и колядки про Христа, Царя Небесного.

Галаган бросает конец вниз. Меня осенило: надо подорвать снизу, а потом сдёрнуть кольцо троса с ноги. Брат вяжет узел. Придётся повисеть вниз головой, но авось да небось. Так мы и делаем. При откате волны меня тянут несколько человек. Из воды на несколько секунд показывается рваный сапог, из которого льётся тёмная жижа. Повис горизонтально, держась за бочку. Мат-перемат. Падаю. Пробуем ещё несколько раз, но я боюсь, что пукающий Сагидулла и свирепый Галаган со товарищи разорвут меня пополам.

Отчаянно ныряю вниз. Вижу, как постепенно, с подъёмом воды, трос даёт слабину. Обвившись эмбрионом вокруг ноги, каким-то невероятным усилием сдёргиваю трос, снимая последнюю кожу с рук, выныриваю, захлёбываюсь воздухом и водой, кашляю, и силы оставляют меня в ту же секунду. Изо всех китайских отверстий тела льёт…

– Всё, – кричу (как мне кажется), – всё…

Спас. Жилет. Бог спас.

Галаган командует:

– Брат, толкай его снизу, а мы будем тянуть.

Почему-то расставив руки крестом, не в силах пошевелиться, я чувствую, как тяжелею на воздухе в несколько раз. Шинель покрылась заскорузлой коркой льда. Лежу на бочке, так же раскинув руки, и понемногу блюю в воду водой же. Меня мутит. В голове гудит колокол, в глазах носятся огненные искры. «Ярославец» подошёл к бочке. Сбросили трап с деревянными балясинами, и по нему забрался на борт Сагидулла. Катер болтается возле нас. Сняли леера, чтобы можно было прыгнуть на корму. Но сил уже нет. Меня складывают наподобие снаряда, прицеливаются, и при хорошей волне, когда корма встала почти вровень с бочкой, кидают. Бойченко с двумя матросами ловят и тащат в тёплую рубку. Ноги волочатся по палубе. Галаган и его ребята прыгают на катер. Мне кажется, что отказали все члены и органы тела, одно только сердце колотится невыносимо. Теперь мне страшно. Галаган выгнал всех из рубки, задраил дверь и рвёт на мне жилет, сдирает шинель, свитер, режет сапог. Бедный Мыкола, он плачет от жалости. Индийское кино, а не Черноморский флот!

Спирт надо запивать горячим чаем

Катер подходит к борту малого противолодочного корабля. Перекидывают сходни, и это самый жуткий момент: я боюсь, что матросы, несущие меня за ноги и за руки, снова уронят вниз! Я кричу:

– Вода! Вода!!

Но они, оказывается, не слышат – из глотки выходит слабый сип.

Тащат в каюту командира, тесную, с круглым плафоном на подволоке. По преданию, одиниз матросов спёриспряталдвалитра спирта на корабле, и недостача была обнаружена. Как его ни пытали, как ни обшаривали кубрики и машину – не могут найти! Через сутки, ободрённый обещанием командира не наказывать, матрос молча пришёл к нему в каюту и ткнул в плафон, до отказа наполненный огненной водой.

Лежу на узком диване. Трясусь неудержимо. Возникает лицо Шуры-доктора. Он молча заглядывает зачем-то в рот, закладывает туда палец, обмотанный носовым платком, вынимает, ухмыляется и командует:

– Чай заварить! Мёду полстакана! Спирт!

Кап-лей отговаривается: откуда спирт, весь вышел. Шура смотрит на него в упор и говорит:

– Вы хотите, чтобы он у вас на борту загнулся, раз в море не утонул?

Шура – сын полковника КГБ, работал зав. отделением больницы в Запорожье и умеет строить фразы.

Кап-лей уходит.

Шура достаёт шприцы. Я трясусь всем телом непрерывно и не могу расслабить ни один мускул. Кричу:

– Красный, держи! Красный, держи!

Что бы это значило?! Заклинание спасжилета?

С меня содрали разрезанную Галаганом голландку, надели новый тельник, и за это время Шура успел поставить три укола. Каждый раз я вздрагиваю.

– Ага, – победно кричит доктор, – боишься уколов! Значит, будешь жить.

Кап-лей приносит спирт. Шура требует пустую кружку, в другую наливает раскалённого чаю с мёдом. Протягивает мне:

– Давай вот это залпом, а этим запьёшь!

В кружке не меньше двухсот граммов спирта. Я пью его второй раз в жизни, но сейчас даже не замечаю вкуса и крепости. А вот чаем обжёгся и задохнулся. Кружка скачет в руках, Шура придерживает голову и приговаривает:

– Пей, Садат, теперь долго жить будешь.