Читать книгу "История руссов. Славяне или норманны? - Сергей Лесной"

Эти две причины создавали узость мышления, выйти из рамок принятого, даже под влиянием новых фактов, они не были в состоянии. В результате наши историки никак не могли поверить, что к моменту появления Руси на страницах всеобщей истории Киевская Русь представляла собой довольно мощное государство, не постеснявшееся защищать силой свои права в отношении самого могучего государства той эпохи и области Европы — Византии.

Вот что, однако, писал Иловайский по поводу набега руссов: «Только новому императору, Василию Македонянину, который в следующем 867 году воцарился на месте убитого им Михаила III, удалось богатыми дарами из золота и серебра и шелковых тканей склонить русских вождей к миру и возобновить с ними торговые договоры».

Заметьте: «возобновить торговые договоры», — значит, они существовали еще до похода на Царьград, именно их-то и нарушили греки, именно на них-то и базируются дошедшие, к счастью, до нас договоры Олега и Игоря с греками, постоянно ссылающиеся на «еже есть прежде уставлено».

Все это не выдумка Иловайского, а заимствовано из греческих источников, переведенных на латинский язык еще в 1838 году («De Michaele Theophili filio», «De Basilio Macedone»).

Однако сила предубеждения, косность, методологическая беспомощность, недомыслие, переходящее прямо-таки в тупость, были настолько сильны, что всем этим твердым историческим данным (как и многим другим) не придали никакого значения, даже не задумались над ними. По-прежнему верили, что напали на Царьград скандинавы, что руссы, может быть, только частично принимали участие в разбойничьем набеге, что император Византии посылал богатые дары, чтобы только склонить разбойничью шайку к миру!..

Не только среди историков, но и вообще среди русских культурных людей не нашлось никого, кто сказал бы: «Послушайте, — врите, но не завирайтесь!»

В результате начало нашей писанной истории извращено, чужим народам приписано то, что принадлежит нам. Так называемые патриоты «матушки России» оказались в плену идей германских ученых, подтверждая тем постулат последних, что славяне вообще «народ неисторический», быдло, существующее для унаваживания почвы для других, более высших народов (подразумевается германских). Какое лакейство мысли, какая рептильная психология и, главное, какое ученое недоумие!

Отдав должное в оценке не только ученой, но и гражданской деятельности наших историков, оставив в стороне связанную с этим горечь досады, извинившись перед читателем за, может быть, слишком резкие выражения («dixi et animam laevavi!» — «я сказал и облегчил душу», лат.), — обратимся к рассмотрению того, какова же была первая страница русской истории в действительности и в чем заключаются ошибки принимаемой почти всеми до сих пор концепции.

Текст русского перевода продолжателя хроники Георгия Амартола гласит: «Царь же на агаряны изыде, воеват Оорифанта в Констянтине граде оставивь. Дошедшу же ему Чръныа рекы глаголемы, и се абие весть ему епарха посла, яко Русь на Констянтин град идут, Аскольд и Дир и тем царь прочь не иде. Русь же, внутрь суда вшедше, много убийство христианом створиша и пришли бо бяху в двоюсту лодей, Констянтин град оступиша. Царь же дошед едва в град вниде, и с патриархом Фотием к сущий церкви святыа Богородица Влахерне, и абие пакы всю нощную молбу створиша, и имя же се приат место некоторому князю скифянину родом, Влахерну нарицаему, ту ему убиену бывшу. Паче божественную святыа богородица ризу с песньми изнесше, в мори скуть омочивше. Тишине же сущи и морю укротившуся, абие буря с ветром въста, и вълнам велием въздвигшимся за собь, безбожных Руси лодиа взмяте и к берегу привержени избиени, яко мало от них от таковыа беды избегнута и в своаси с побеждением възвратишася».

Если мы сравним этот отрывок с соответственным местом русской летописи, бросится в глаза, что летопись почти слово в слово переписала сообщение; только подчеркнутые слова (см. выше) являются дополнением, а место о Влахерне чуть сокращено.

Указанное сообщение состоит из двух частей: фактической и фантастической. Последняя описывает торжественное омочение риз Богоматери в море и, как следствие, бурю, разметавшую ладьи «безбожных россов».

Если мы обратимся к речи патриарха Фотия, бывшего главным действующим лицом в торжественной процессии с иконой, то не найдем в ней ни слова о буре. Совершенно естественно, что если молебствие вызвало ее, то уж кому-кому, а Фотию были все основания приписать бурю действию молитв, но он, говоря о процессии, ни слова не говорит о буре, а приписывает удаление руссов неизвестной причине. Очевидно, история с бурей совершенная фантазия.

Если мы обратимся, однако, к церковным источникам, то поймем и происхождение этой легенды. Как известно, в практике православной церкви существует особое молитвословие Богородице — «Взбранной воеводе победительная», в которой она прославляется за спасение Царьграда от врагов. Основание этому молитвословию дано совершенно иным, но сходным по обстоятельствам событием.

Проф. К. И. Зайцев в книге «Киевская Русь» (Харбин, 1942) пишет: «Память о чудесном избавлении Царьграда живет поныне в церковном богослужении: возникшее по аналогичному поводу, именно в 626 году, когда на Царьград напали авары (а среди них под именем скифов и славяне)».

Таким образом, греческий хронист соединил в одно два похожих события, перенеся подробности более раннего на более позднее и упустив из виду сообщение Фотия об этом же событии, хотя он же его и упоминает.

Неизвестный греческий хронист не заметил даже неувязки в своем сообщении: если руссы вошли во внутреннюю гавань Босфора («Суд»), то они должны были оказаться в полной безопасности от бури, — совершенно очевидно, что эта подробность взята из событий 626 года. Русский летописец-монах, заимствовавший эту историю, несомненно привел ее в религиозных и поучительных целях, ибо симпатии его явно на стороне греков-христиан, а не на стороне соплеменников, ибо те в описываемое время были язычниками.

Одно дело, разумеется, быть монахом XI века, а другое — ученым историком XIX и ХХ веков. Однако в этом вопросе между ними оказалось необыкновенно трогательное единение: религиозные басни русские историки предпочли точным историческим данным. Даже новейший советский комментатор летописи (Д. С. Лихачев, 1950) в весьма обширном и местами весьма дельном комментарии к ней не счел долгом сообщить ни слова, что это известие летописи совершенно ошибочно.

Перейдем теперь к рассмотрению фактической части сообщения греческой хроники, которая мало чем отличается от фантастической. Года события не указано, сказано только глухо: «царь же на агаряны изыде», следовательно, нападение руссов было в момент войны с сарацинами, которых летописец пренебрежительно называет агарянами (известно, что сарацины считали себя потомками Авраама и его законной жены Сарры, другие же народы приписывали им более низкое происхождение: от рабыни Авраама Агари — отсюда «агаряне»).

Мы не знаем точно, какую реку называли Черной; Д. С. Лихачев, 1950, считает ее Мавропотамом — рекой во Фракии. Однако ясно, что он ищет ее в совершенно противоположном направлении, т. е. не в Малой Азии, где жили сарацины (такова глубина анализа современных комментаторов-историков!).