Читать книгу "Больше, чем страсть - Татьяна Алюшина"

– Не все, – твердо заявил дед. – У нас все по-прежнему: любовь, полное доверие и дружба.

– А можно, я с вами тоже буду дружить? – спросила Рива Олеговна, улыбнувшись.

– Можно! – рассмеялась Наденька, заталкивая поглубже горький слезный ком в горле, и спросила: – И что, Рива, вы вот так бросите город, высокую чиновничью должность и сюда переберетесь?

– За Максимом Кузьмичом, – посмотрела женщина в глаза деду, словно клятву давала, – я хоть на ферму, хоть на край света, хоть к черту на рога переберусь.

– Ничего себе, – подивилась Надя.

Но эти двое ее уже не слышали, смотрели в глаза друг другу, обмениваясь чем-то большим, чем слова, понятным только им.

Вот еще и поэтому не получилось у Надюхи признаться деду в своей влюбленности, рассказать про Казарина, повосторгаться этим мужчиной, поделиться самым важным, горячим, происходившим в ее жизни. Потому что, как она ни старалась быть разумной и объективной, но все же пришлось пережить и болезненную ревность, и обиду, хоть и малую, но все же обиду на такую неожиданную перемену в жизни деда, в которую вошла-ворвалась другая женщина, ставшая теперь для него, как казалось Надюхе, гораздо более важной, чем она. Да почему казалось? Так и есть!

Максим Кузьмич мучения внучки просек в момент и позвал пройтись вдвоем по поселку утречком первого января. Пошли. И долго молча шагали до дальнего леса, остановились на пригорке, откуда открывался сказочный вид на заснеженную округу. Стояли. Смотрели.

– Трудно тебе ее принять? – спросил обеспокоенно Максим Кузьмич.

– Не ее, – помолчав-подумав, ответила Надя. – Она мне понравилась. Она хороший человек. Только такое чувство, будто меня подвинули и теперь уже не я самая главная в твоей жизни и уже не так много для тебя значу. Почему-то обидно и даже больно, и плакать хочется, – всхлипнула она по-детски, не удержавшись в конце от признания.

– Я понимаю, – вздохнул глубоко дед. – Я бы так же себя чувствовал, если бы ты, например, привезла вчера с собой парня какого-нибудь неожиданно и объявила, что у вас любовь и вы женитесь. И вроде как я уже и ненужный. Так, да?

– Наверное, – кивнула она.

– И что, я бы стал тебе ненужный, если бы парень образовался? – усмехнулся дед грустно.

– Па, да ты что? – поразилась Надя такому предположению. – Я ж без тебя никуда! – И повторила: – Как же это я без тебя, ты что?

– Вот и я без тебя никуда, Нюшенька, – еще разок вздохнул он, обнял ее одной рукой за плечи, прижал к себе и поцеловал в голову. – Ты же моя деточка и всегда ею останешься. А страшно и обидно тебе потому, что ты привыкла, что я – неизменная величина в твоей жизни и что ты у меня самая-самая главная. Так ничего и не изменилось: ты самая главная. А Риву я полюбил и точно знаю, что будет она тебе как мать, насколько возможно стать матерью для взрослой девушки. Иначе бы вряд ли полюбил и с тобой не стал бы знакомить. Только хочу тебе сказать, в твоем случае все иначе.

– В каком смысле? – не поняла Надя, украдкой смахнув с щеки предательскую слезинку.

– В том смысле, что, когда женщина любит и выходит замуж, она создает свою семью и уходит от родителей. И тогда уже муж становится для нее самым главным человеком на земле и дети за ним, а уж только потом где-то там родители. Реальность жизни.

– Ну я же от тебя не уйду? – не утвердила, а вроде как попросила заверения Наденька.

– Уйдешь, – вздохнул нерадостно дед. – Обязательно когда-нибудь уйдешь. Видишь, ты уже не со мной живешь, а самостоятельно в Москве. А влюбишься, так и вовсе забудешь лишний раз позвонить.

И тут Надюхе стало стыдно. Даже щеки покраснели, как стыдно! Она на самом деле за последние дни деду практически не звонила. А раньше-то каждый день да по нескольку раз, просто болтала, делилась новостями. Можно было бы отговориться безумной занятостью, но никогда раньше занятость не мешала Наде поговорить с Максимом Кузьмичом. А тут все Казарин затмил своей личностью.

Вообще все! Вот так.

И не поделилась Надя своим первым в жизни сильным увлечением, и не сказала, что влюбилась-зажглась мужчиной. Похвасталась заработком и премией полученной, много говорила о новой работе, сообщила, что третьего улетает в Китай на несколько дней в командировку. Максим Кузьмич ужасно расстроился:

– А я надеялся, что твой день рождения все вместе отметим. Мы с Ривой целый план мероприятий праздничных составили.

– Ничего, я вернусь, и мы все наверстаем! – бодро пообещала Надюшка.

Праздник они все равно здорово отметили, но дед ворчал все три дня:

– Совсем мне не нравится, что ты работать пошла. Совершенно это незачем. Я прекрасно справляюсь, и нужды в деньгах мы не испытываем, а тебе учиться надо, первый год самый сложный, а ты себя еще какой-то работой непомерной перегружаешь. – И распорядился: – Давай-ка прекращай это.

Но и его недовольство и ворчание уже запоздало, как и предупреждение Ольги Павловны – все было поздно.

Они договорились встретиться в аэропорту, куда каждый добирался самостоятельно. Надюшка стояла в условленном месте и все вытягивала шею, высматривая Даниила, ужасно волновалась и поглядывала в зеркальную поверхность затемненного стекла стены здания – хорошо ли выглядит. Когда увидела его, замахала рукой, чувствуя, как заколотилось-зашлось сердце и кровь прилила к щекам.

Казарин подошел неспешной походкой уверенного в себе человека, которому принадлежит весь мир, сияя своей убойной улыбочкой.

– Здравствуйте, Наденька, – поприветствовал он. – С Новым годом. С новым счастьем.

– Да, – подтвердила она серьезно, глядя ему в глаза, – со всем новым.

Она смотрела на Казарина и тонула, как в зыбучих песках, пропадая безысходно. От него пахло тонким дорогим мужским парфюмом.

– Ну что, пойдемте, – распорядился Даниил и пояснил: – Нам в VIP-зал. Мы летим бизнес-классом.

И, согнув в локте, предложил Наде руку.

С момента, когда они устроились в невероятно удобных, мягких креслах бизнес-класса, и до самого приземления Наденька Петрова совершенно потерялась во времени и пространстве и заметить не успела, как они долетели, и ужасно расстроилась, что долетели так быстро!

Она пропала, растворилась в их разговорах, в близости этого мужчины, в окутавшей, словно накрывшей ее облаком, его сильнейшей мужской привлекательности и сексуальности. Надя чувствовала себя невесомой, с ней происходило что-то прекрасное, волшебное – сердце то стучало, то пропускало удары, а внутри что-то сжималось, замирая, и распускалось прекрасным пионом от модуляций его голоса, от многозначительного взгляда его глаз цвета молочного шоколада.

И она неслась в неизвестность, добровольно пропадая…

Казарин заказал у стюардессы шампанское и, приподняв свой бокал, произнес такими эротическими тонами и вибрациями голоса, что у Надюшки мурашки побежали по позвоночнику и кровь прилила к щекам: