Читать книгу "Человек и история. Книга третья. Начало трудовой деятельности - Владимир Фомичев"

Скаля зубы и рыча, громила пытался вытащить своё оружие, но в это время его огромный, неестественно выдвинутый вперёд подбородок встретился с моим ударом снизу. Он сразу обмяк и выпустил рукоятку застрявшего ножа. Тут все опомнились, облепили нападавшего, вывели его из нарядной, потом с комбината и повели за террикон – на собеседование.

Когда они возвратились, то сразу обратили внимание на рукоятку ножа, застрявшего в столешнице. Они по очереди пытались вытащить нож, но попытки их были тщетны. Только бригадир, не принимавший участие, улыбался. И когда все отошли, он подытожил:

– Хилота!

Подошёл, взялся за ручку ножа, немного его раскачал и вытащил. Посмотрев на нож, оценил:

– Немецкая штучка! Обращаясь ко мне, он попросил:

– Можно я заберу этот трофей – я собираю коллекцию?

Я согласно кивнул головой. Ребята стали успокаивать меня:

– Мы предупредили этого «ударника», чтобы он нам на глаза больше никогда не попадался!

Я, в свою очередь, успокоил их:

– Да меня не это беспокоит. Просто на душе очень скверно, когда в жизни встречаешь вот такую озверелость.

* * *

Глава 10. И не только о себе

Чтобы обеспечить постоянный контроль работы своего участка, я стал спускаться в шахту в разные смены, никогда никого заранее не предупреждая. Это, как я полагал, дисциплинирует, не позволяет расслабляться не очень добросовестным работникам. Как-то раз я возвращался домой после ночной смены. Было лето, а на Северном Урале в это время стоят белые ночи. Климат такой. Зимой иногда дня не заметишь, а летом – пожалуйста, белые ночи! Спутником моим оказался десятник с участка вентиляции. Звали его Иван. Характер имел словоохотливый, что всегда бывает кстати в дороге.

Мы в это время проходили мимо огромного кочковатого поля, когда я заметил:

– Это же надо, сколько в нашей стране пустует земли! Взять хотя бы, к примеру, это поле…

Я притормозил свой монолог, видя, как дёрнулся и скривился Иван. Он тоже немного помолчал, потом заговорил:

– Не буду говорить о других полях, их плодородности, но вот это поле и вправду очень удобрено. Нет, не навозом, не какими-то удобрениями, химикалиями, а людьми, вернее, тем, что от них осталось, – трупами. Это поле можно было бы назвать кладбищем, как это и принято… тут он остановился, замялся: – Но здесь это называется «захоронение».

Тут мы подошли к своим домам. Я очень заинтересовался рассказом Ивана и пожелал продолжить нашу беседу завтра. На другой день мы также шли домой вдвоём, и Иван продолжил своё повествование.

В конце войны, а потом и сразу после войны на шахту стала поступать рабочая сила, состоящая из военнопленных – в основном немцев. Но был среди этой рабочей силы довольно большой контингент, служивший во время войны в русской освободительной армии (РОА).

Так вот, немцев в основном использовали на работах в очистных забоях, в лавах, где добывается уголь. Как известно, от угольной пыли можно получить «антракоз». Лёгкие при этом сами освобождаются от пыли при откашливании или посредством ингаляции. Русских же почти всех направляли на проходку штреков по породе, где шпуры бурились «на сухую», образовывая густую породную пыль, вдыхая которую, люди получали «силикоз», проще говоря – цементацию лёгких, а это быстрая и верная смерть. От этих проходчиков требовали рекордной стахановской работы, игнорируя технику безопасности, – всё это вело к высокому травматизму и частой гибели.

Вот это поле и стало очень быстро покрываться бугорками. Зимой в морозы копать ямы было невозможно. Подгоняли компрессор, бурили шпуры, закладывали аммонит, взрывали – вот тебе и яма. Хорони!

Вместо послесловия

Мне ещё много раз приходилось беседовать с Иваном. Он был словоохотлив, многое перевидал, перечувствовал и, что немаловажно, умел излагать свои мысли, рассказать о том, что его волновало, что он считал важным. Я же был его внимательным слушателем, сопереживал его рассказам.

Мне было небезынтересно узнать историю, хотя бы ещё недавнюю, шахты, на которой я работал. К тому же Иван был не только очевидцем тех событий, но и активным их участником. Оказалось, что он из казаков. Волей случая сам попал служить в РОА. Многие тогда и впоследствии пытались скрывать этот факт из-за негативного отношения как к самой армии, так и к тем, кто в ней служил. Их считали предателями Родины. Но когда происходили мои беседы с Иваном, была хрущёвская «оттепель», и отношение к этим людям понемногу менялось.

Иван был призван в армию в 1940 году – как только подошёл его призывной возраст. Службу он проходил в кадровой армии, находившейся на хорошем счету у командования. Во время неразберихи первых месяцев войны эта армия попала в окружение. Очень быстро закончились боеприпасы, и, видя полную безнадёжность сопротивления, командарм сдал армию немцам. Те, в свою очередь, отвели участок, огородили его, окружили пулемётами, а так как было ещё тепло, решили, что этого будет достаточно для содержания большой группы военнопленных.

Нормально кормить этих свалившихся на их голову дармоедов немцы также посчитали лишним. Так что в основном их подкармливали местные сердобольные жители, видя этих исхудавших людей в лохмотьях – бывших их защитников. Приближались холода, дожди, а с ними – простуды, болезни и смерть. Вот в это время к пленным и проявили интерес генералы бывшей царской армии. Им взбрело в голову организовать русскую освободительную армию, которая вместе с немцами должна была освободить Россию от тирании большевизма.

Как говорится, благая цель. Многие слагаемые соединились, и нашлось немало добровольцев: одних жестоко обидела советская власть, другим не захотелось подыхать с голоду в немецком концлагере. Некоторые секретничали: вот получим от немцев оружие – и перейдём к своим. Среди организаторов вербовщиков был царский генерал Краснов. Он в основном делал ставку на казаков, станичников. Им больше всех досталось от большевиков, особенно при тотальном «расказачивании». Впоследствии были попытки некоторых частей РОА перейти к «своим».

Но, как это уже стало практикой, «свои» чаще всего и лучше всего бьют своих. Так что мало кто добирался до «своих». Впрочем, и немцы перестали использовать части РОА на Восточном фронте. Пробовали использовать их на Балканах против славян. Но те их быстро распропагандировали: что же вы, «братушки», воюете против своих единокровных единоверцев-славян? Да к тому же ещё православных, как и вы? Взбунтовалась РОА. Перестала воевать против славян. Тогда в воздухе появились немецкие самолёты, которые высыпали на головы казачков пока что не бомбы, а листовки, в которых недвусмысленно обещали перемешать русских с балканской землёй. Впрочем, этих казаков перемешали с землёй – впоследствии и с землёй русской.

Я полюбопытствовал у Ивана: остался ли кто-нибудь кроме него ещё в живых до сих пор? И он мне назвал несколько фамилий людей, которые, как оказалось, работали на моём участке. Правда, я и сам замечал что-то необычное в этих людях, хлебнувших много лиха в своей жизни. Иван как– то избегал рассказывать лично о себе, но кое о чём поведал. Видимо, его это когда-то очень зацепило.