Читать книгу "Собачья голова - Мортен Рамсланд"

«Мой милый Аскиль, — писала она в открытке, которую почтальон принес мне в мою амстердамскую квартиру. — Где-то на востоке Германии отец твоего отца бежит по пустынному полю; я начинаю бояться, что он никогда не вернется домой…»

За несколько дней до этого сестра предупредила меня по телефону: «Старуха уже совсем сбрендила, все время несет какую-то чепуху. Я сказала Йесперу, что нам надо что-то придумать, но мы не можем уговорить ее продать дом. Ты представляешь эту старую лачугу, заложенную-перезаложенную дедом?»

Стинне так никогда и не смогла простить Бьорк то, что дедушка слишком долго после смерти пролежал в спальне — пока они с Йеспером не приехали к ней. Аскиль уже начал попахивать. С тех пор прошло добрых пять лет.

— Если ее придется оставить в доме престарелых, придется продать ее дом. Нельзя сказать, что у нее денег куры не клюют, — заметил я мягко, поскольку хорошо знаю темперамент Стинне.

— И это самое страшное! Она, у которой всю жизнь ни гроша не было за душой, потому что Аскиль все пропивал, вдруг возомнила, что купается в деньгах, — закричала Стинне.

— Ты понимаешь, насколько плохи дела? — продолжала она. — Наша престарелая бабушка считает, что она миллионерша. Она продолжает нести какую-то чушь о нашем наследстве, которое она якобы где-то закопала…

— И где же? — поинтересовался я.

— То-то и оно, как-то совершенно некстати она забыла, где именно зарыто наследство… Послушай, надеюсь, ты не веришь во всю эту чепуху, а? Зарытый клад! Горшок с сокровищем под радугой! Ну, признайся честно! А теперь она хочет отправить Йеспера куда-то с лопатой, а потом из откопанных денег мне надо будет оплатить остаток долга за дом. Если дядя Кнут когда-нибудь вернется с Ямайки или если ты вернешься из Амстердама, вы в нем можете жить, говорит она. Смех, да и только! Кому нужна эта старая нора?

Когда я положил трубку, меня охватили усталость и растерянность. Не так уж часто я разговариваю с сестрой. Вернувшись в мастерскую, я оглядел чистые холсты. Вскоре в голове у меня закрутились семейные предания: зарытый клад, легендарный горшок под радугой с контрабандными деньгами Аскиля! А что, если это правда?

Всю жизнь Аскиль считал, что деньги забрали немцы. Застрелив пытавшегося бежать Русского и арестовав дедушку, поздней ночью 1943 года они ворвались в дом к вдове Кнутссон на улице Короля Хокона и перевернули там все вверх дном. Они превратили в щепки письменный стол покойного капитана Кнутссона, сорвали со стен полки и опустошили мешки с контрабандным товаром, а вдова Кнутссон все это время как привидение стояла в дверях, издавая лишь жалобные стоны. Но нашли они только три мешка контрабанды, полсотни этикеток и акцизных марок и девятнадцать норвежских крон, которые Аскиль не успел зашить в матрас. Сам матрас они не тронули.

В следственном изоляторе Аскиля несколько раз наотмашь ударили по лицу и спросили, не он ли напал на немца, охранявшего склад с лесом. О чем они? Он понятия не имеет, о чем речь, так он им и ответил — он лишь собирался помочь Русскому погрузить лес… Кража? Честное слово, он первый раз об этом слышит… Его спросили: он их за идиотов принимает? Аскиль покачал головой, нет, конечно же нет, но он тут ни при чем! — завопил он, когда один из немцев схватил его за яйца и сжал их. Больное ухо Аскиля, которое ныло уже целую неделю, переключилось на более высокий тон, и он понял, что почти оглох, когда несколько часов спустя крикнул: «Это все Русский, черт возьми!» В глазах у него потемнело, и на мгновение боль исчезла, а спасительная невесомость подхватила его тело, унося во тьму.

Спустя неделю скучающим дознавателям надоел преступник, и они отправили его по этапу в Осло. Не совсем так представлял себе этот отъезд Торстен, но тем не менее случилось то, чего он страстно желал: Аскиль отправился в Осло, а на патрицианской вилле на Калфарвейен все снова пошло своим чередом: семейные обеды, игра в карты по вечерам. Торстену казалось, что их дом окутал восхитительный покой, но однажды покой этот был нарушен тревожным стуком в дверь, заставившим его вскочить с места.

— Сообщение для господина судовладельца Свенссона! — прокричал шестнадцатилетний мальчик, прибежавший из самого порта. — «Йенс Юль» пошел ко дну к западу от мыса Лендс-Энд.

— Опять? — воскликнул Торстен, после чего схватил пиджак и помчался в контору, с горечью сознавая, что мир сошел с ума.

И пока мой прадедушка бежал через весь Берген, чтобы разузнать подробности очередного удара, нанесенного семейной империи, мой дедушка сидел в тюремной камере в Осло, уставившись в стену. Бить его перестали. Синяки пожелтели, а потом исчезли. При обычных обстоятельствах ему грозило бы несколько лет заключения, но поскольку в самом скором времени планировалось отправить большую партию заключенных в Германию, вполне можно было присоединить к ним Аскиля Эрикссона.

— Не получишь ни кроны, — заявил Торстен, когда Бьорк в один прекрасный день сообщила, что получила разрешение навестить Аскиля, но на следующий день она все равно отправилась в Осло и остановилась в пансионате, где всю ночь не сомкнула глаз. У нее было разрешение на получасовое свидание в половине третьего, но уже с девяти утра она бродила по улицам Осло, не находя себе места. В одиннадцать она зашла в магазин, купила сельди, хлеба и табака и упаковала все это в теплый плед, положив туда и письмо от Ранди, и написанную ею самой маленькую записочку. В час дня она подумала, что неплохо было бы ей купить себе новое платье. Она заглянула еще в пять-шесть магазинов и когда наконец вышла на улицу в новом платье, оказалось, что времени прошло больше, чем она предполагала. Ускорив шаг, она прошла до конца улицу Карла Йохана, но на углу с улицей Акер побежала изо всех сил, снова подгоняемая ужасным предчувствием, которое лишь усилилось, когда она поняла, что заблудилась. Ей пришлось обратиться к нескольким прохожим, и наконец — без десяти три — она оказалась перед охранником в приемной.

— Я к Аскилю Эрикссону, — выдохнула она, положив посылку на маленький прилавок. Охранник с минуту смотрел в какие-то бумаги, пока не счел возможным удостоить Бьорк взглядом.

— Подождите, — ответил он наконец и заглянул в какую-то папку, потом снова поднял голову и сказал:

— К Аскилю Эрикссону… нет, милая барышня, похоже, не выйдет, он сейчас уже едет в Германию.

— Что? — простонала Бьорк.

Охранник снова вернулся к своим бумажкам, а Бьорк застыла как вкопанная. Грохот перегоняемых с места на место поездов и вагонов на сортировочной станции накладывался на стук ее сердца. Через некоторое время охранник добродушно похлопал ее по руке, сообщив, что в Германии есть несколько превосходных мест, где людей успешно перевоспитывают, если они сбились с пути истинного.

Когда Бьорк на следующий вечер вернулась в Берген, оказалось, что на патрицианскую виллу на Калфарвейен снова наведывались с известием. «Сообщение для господина судовладельца Свенссона!» — кричал шестнадцатилетний мальчик, покрытый испариной.

Поздним вечером, когда папаша Торстен, сидя в своем кабинете, проклинал весь белый свет, Бьорк, потихоньку выскользнув из дома, отправилась к вдове Кнутссон, выпила с ней чаю в гостиной, а потом попросила у нее разрешения на минутку остаться одной в старой комнате Аскиля. «Этот матрас, — сказал Аскиль за две недели до своего ареста, — может заставить нас забыть все наши беды». Улыбка промелькнула на губах бабушки. Она достала из внутреннего кармана большие ножницы и распорола чехол матраса.