Читать книгу "Врачебная тайна - Алексей Макеев"

Я попытался прочитать, что нацарапала Марь Иванна на рецепте, но тщетно. Еще ни одному смертному не удавалось разобрать почерк врача. Может, так и обратиться к майору Гоменскому: «Не поможете прочитать, что здесь написано?» — «Подателю сего прописана трехведерная клизма, дезертирская твоя душа!» — ответит он.

Мысленно выразил надежду, что в КВО не заваливают работой настолько, что пациенты в итоге переселяются в здание напротив. Судя по тому, как шумела вентиляция, оно не пустовало.

Невысокий паренек в черной бархатной пижаме подметал крыльцо корпуса кожно-венерологического отделения. Боец поспешно посторонился, пропуская меня, — срок службы, видно, за плечами имел небольшой. Живые черные глаза глянули заинтересованно и по-доброму.

— Здравия желаю! — приветствовал я паренька шутливо. — А где мне искать майора Гоменского?

— Прямо по коридору, слева кабинет.

— Спасибо. — Я ценил редкую возможность быть вежливым. До сих пор чаще приходилось показывать зубы. В крайнем случае — ими скрипеть.

Пройдя предбанник, я вопреки декларированному гаймориту почувствовал какофонию запахов. Слева, из сортира, потянуло хлоркой, — видно, там недавно провели дезинфекцию. Прошел чуть дальше, справа пахнуло кашей. Настоящей, на молоке, не паршивой сечкой, какую давали в учебке. Заглянув в открытую дверь пищеблока, увидел чудо: двух женщин в коротких поварских куртейках с засученными рукавами, протирающих столы. Дальше по коридору завоняло подмоченными пеленками, как в садике. «Учебка — это детский сад…» — вспомнилось в очередной раз. Двери в палатах были хоть и застеклены, но прикрыты занавесками, поэтому я не мог пока разглядеть счастливчиков, обитающих в раю. Постучался в кабинет, потянул дверь на себя, услышал: «Да, да!»

Майора Гоменского, сидящего за столом, можно было бы назвать рыжим, окажись его волосы чуть светлее, так много было веснушек у него на носу. Среди рыжих я дураков еще не встречал, хитрецов — сколько угодно.

— Разрешите, товарищ майор? — Китель висел на соседнем стуле, поэтому я не сомневался, что нашел того, кого искал. Врач сделал жест рукой, приглашая.

— Слушаю.

— Вот. — Я протянул ему листок с абракадаброй. — Рядовой Смелков, в/ч номер… Меня к вам Мария Ивановна направила.

Он прочитал то, что было написано.

— Хм. Готов поработать? А что делать умеешь?

— Да… все.

— Все, значит, ничего? — спросил с иронией Гоменский. Я смутился.

— Хотел сказать, работы не боюсь… Постараюсь, чтобы и моей работы никто не испугался…

— Ну что же, хорошо, коли так. — Гоменский как будто именно это и хотел услышать. — Из учебки связи, говоришь? Что же это у вас там сержанты так себя не берегут?

Я только пожал плечами, мол, такие сержанты. Да, история вышла громкая, у всех на устах, — подумал.

— А ведь у нас лежал, я его помню. — Лицо начальника отделения приняло задумчивое выражение.

«Шляхов лежал в госпитале? А с чем?» — подумал я, догадавшись, что Гоменский имеет в виду не последнее пребывание Шляхова в их заведении, когда бедолага пребывал в коме.

— Пьют, что попало. Ладно! — Гоменский прихлопнул легонько ладонью какую-то бумагу на столе. — Дела найдутся… — Он посмотрел на меня пристально. — Да ты не бойся! Работой не завалим… Авинзон! — крикнул он.

— Я! — донеслось откуда-то издалека. Через пару секунд в дверь вошел тот самый метельщик в бархатной пижаме.

— Натан, переодень человека! И пусть староста Латусь зайдет ко мне.

— Хорошо, — согласился Натан. Я испугался, майор сейчас гаркнет: «Хорошо живет на свете Винни-Пух, твою мать! А солдат должен отвечать: «Есть». Но этого не произошло.

— Подожди возле каптерки, я сейчас, — сказал Натан, когда мы с ним вышли в коридор. Каптерка обнаружилась сразу у входа. Поначалу я ее не заметил, поскольку дверь была покрашена, как стена. «Значит, в госпитале тоже тырят», — решил я, отметив, что дверь металлическая. Армейская мудрость, впрочем, гласила, в армии воров нет. Есть тот, кто, мягко говоря, профукал.

— Ну-с, какой костюмчик вам подобрать, сударь? — спросил меня каптерщик Авинзон, открыв дверь в свою кладовую.

— Можно черный камзол, как у вас, сударь? — в тон ему ответил я. — Хочу быть похож на графа де Бюсси.

Авинзон, перебиравший плечики с пижамами и халатами, обернулся ко мне:

— Графиня де Монсоро? Читал. Мне, правда, больше понравился шут Шико.

— Мне тоже, — согласился я.

— Черной пижамы вашего размера не будет, сударь. Могу предложить синюю. Пойдет? — Он снял одно плечико с вешалки, демонстрируя.

— Какая разница, — махнул рукой я, принимая «товар». — Пойдет, конечно. Охмурять здесь все равно некого. Поварихи — не в счет.

— Это дело вкуса, — заявил не по годам развитый юноша, хоть ростом мал. — Но, ты не видел медсестру Люсю. Быть может, когда увидишь, еще прибежишь просить прикид пофасонистей.

— Вот как? — делано удивился я. О том, что, в общем-то, ради их медсестры сюда и прибыл, Авинзону говорить не стал.

Покинув каптерку, я столкнулся носом к носу с широкоплечим парубком моего роста, белолицым, имеющим крупный нос с чересчур узкими ноздрями-щелочками. Заговорил, — показалось, у него насморк. Ему, вероятно, закосить гайморит было бы легче, чем мне. Догадался — передо мной староста Латусь. Почему-то сразу понял, товарищами мы с ним не станем, и не только на вкус и цвет. То, что на нем пижама коричневая, а на мне синяя — ничего не значит, держался высокомерно. Словно фамилия его имела такое генеалогическое древо — на козе не подъедешь. Не будем уточнять, какой.

— Переоделись? — спросил Латусь скорее Авинзона, нежели меня. — Это хорошо.

— Да. Плохо, если в морге тебя переоденут, — согласился я. Латусь хмыкнул, покосившись на меня, и пригласил:

— Пойдем, отведу тебя в нашу, вторую, палату. В первой ссыкуны лежат, дизурики. А в третьей — десантура. Будешь себя плохо вести — подселю к нему.

Я догадался, что Десантура — это один человек, а не целая комната парашютистов. В этот момент дверь комнаты как раз отворилась, и показалась голова. Не знаю, могла ли эта голова разбить о себя бутылку, а рукой — кирпич, но лицо у нее точно было кирпичом. Голова была в халате. Из-под халата торчали волосатые ноги с крупными икрами.

— Новенький? — спросила голова.

— Новенький, — подтвердил Латусь. Голова исчезла.

— Это он и есть? — догадался я.

— Он, — подтвердил Латусь.

Не сказать, чтобы я все детство бегал по деревне в красной рубахе и на корриде, тем более, не бывал, но быки мне все равно не нравились. Особенно на двух ногах. Десантура не вызвал у меня симпатии.

Латусь открыл дверь в конце коридора, я увидел ряды двухъярусных, как у нас в учебке, кроватей, разделенных проходом, слева — окна, и в торце одно. Пол был, слава богу, крашеный, значит, натирать не требуется. Мастурбацией я бросил заниматься еще в подростковом возрасте, так толком и не начав. А были у нас во дворе настоящие энтузиасты этого дела!