Читать книгу "Путем дикого гуся - Мариуш Вильк"

В 1762 году родители послали молодого Тишу на службу в Петербург. Так было принято в Карелии вплоть до XX века. Перед отъездом мальчик спрятал свои записи в отцовский сундук. В столице прислуживал «в лавке торгующего промысла» в Гостином дворе, при этом завязал множество знакомств в духовных кругах (которыми впоследствии не раз пользовался). После возвращения в Петрозаводск женился и получил место писаря в магистрате, однако вскоре был уволен по причине слабого здоровья. В 1779-м отправился в паломничество по монастырям, продолжавшееся без мала тридцать лет. Записи Баландина остались в рукописи.

Если обозначить на карте его маршрут, получается паутина — от Соловков и Палеострова до Волыни и Крыма, — нити которой соединяют большую часть монастырей Российской империи. В одних он останавливался на несколько дней, в других принимал послушание на более длительный срок. В 1798 году разошелся с женой, намереваясь постричься в монахи, но передумал. Работая в скрипториях, познакомился в духовной литературой старой Руси и изучил жития святых настолько, что смог и сам попробовать свои силы в этом жанре. Именно его копия «Жития Лазаря Муромского» ввела текст в научный обиход. А «Жизнеописания блаженного Фаддея» без Баландина вообще бы не существовало!

Во время паломничества Тихон Васильевич посетил Петрозаводск, думая найти здесь для себя занятие — но безуспешно. В 1786 году основал частную школу, но ее быстро закрыли, чтобы не создавала конкуренции (то есть не отбирала деньги!) государственной. Лишь в 1808 году Адам Армстронг, управляющий Александровских заводов, принял его на службу в свою канцелярию. Духовный путь Баландина подошел к концу. Вместо рясы он получил звание унтер-шихтмейстера третьего класса, а затем и шихтмейстера, что означало переход в дворянское сословие.

(Кстати, Адама Армстронга Баландин описывает иначе, чем Паустовский… По словам Тихона Васильевича, английский управляющий был гуманистом и не только удешевил технологию выплавки сырья, заменив дровами дорогой каменный уголь, который ввозили из Англии, но и заботился о приписанных к фабрике крестьянах — прививал в Карелии разведение картошки, избавляя тем самым местное население от необходимости питаться в неурожайные годы сосновой корой да соломой.)

В канцелярии Армстронга Тихон Васильевич нашел наконец свое призвание — краеведение. Сперва он написал «Краткую повесть о Петровских заводах, ныне называемых городом Петрозаводском» и приложил к ней «примерный план, снятый в 1810 г. в Петрозаводске, где малозначущих развалин оставшихся, как земляной крепости, домны, равно и по положению и обложению на земле вида бывшего дворца, пруда, палисада и существующего в остатке березового сада». Это было преддверие труда всей жизни Баландина, озаглавленного «Петрозаводские северные вечерние беседы повествовавших старцев о первоначальном открытии, местоположения и на оном о построении, существовании, продолжении и уничтожении вододействуемых Петровских пушечных заводов и оружейных фабрик и с населением из разных мест крестьян, выведенные со следующим к тому дополнениями о построенных вновь Александровских пушечных заводах и о прочем с принадлежащими замечаниями»… Смело можно сказать, что труды скромного унтер-шихтмейстера легли в основание истории города.

Тихон Баландин умер в нищете. Сохранилось его письмо к Александру Фуллону[49](очередному — после Армстронга — управляющему Александровскими заводами), в котором старик-этнограф жаловался, что, будучи вольным человеком, не имеет собственного угла, и просил выделить ему слугу и финансовую помощь. Фуллон поспешил воспользоваться ситуацией и опубликовал составленный Баландиным план Петровской слободы с припиской: план сей составлен на основе свидетельств старейших жителей, помнящих остатки застройки… Но фамилию автора — не назвал.

К сожалению, Фуллон не стал исключением. После смерти Баландина его произведение не раз оказывалось объектом подобных манипуляций. О нем умалчивали (автор, мол, — доморощенный писатель, и труды его никакой научной ценности не представляют), использовали произвольно или же анонимно публиковали отдельные фрагменты. Такова, например, статья А. И. Иванова «Некоторые сведения о Фаддее Блаженном», явившаяся практически пересказом рукописной «Повести о Фаддее», написанной «одним олончанином около 1814 и 1818 годов». В последнем случае речь идет о сознательном стирании авторских следов, чтобы читатель не смог найти оригинал и обнаружить внесенные коррективы.

Я получил мейл: микрофильм с Баландиным прибыл в Петрозаводск. Остается заплатить шестнадцать рублей (пятьдесят центов!) за доставку его из Петербурга — и можно браться за работу. Единственный аппарат для чтения микрофильмов находится в Секторе редких книг, вдобавок оказывается, что это переделанный аппарат для просмотра диапозитивов, так что приходится вручную передвигать пленку под окошком проектора.

— А что такое диапозитив? — спрашиваю я девушку, которая показывает мне, как пользоваться аппаратом.

— Отдельный кадр микрофильма в рамке.

В отличие от моей абсиды, Сектор редких книг — без окон — напоминает старый подвал, а бледная кириллица на темном экране — петроглифы восьмитысячелетней давности. Через некоторое время руки мои осваивают аппарат в достаточной степени, чтобы я мог сосредоточиться на тексте.

Копия газетной вырезки. Каждая колонка разбита на три столбца, поэтому, чтобы прочитать одну страницу, приходится трижды перемещать ее сверху вниз. В середине первой — сокращенное название: «Петрозаводские северные вечерние беседы». Ниже: «Рукопись г. Баландина». Текст разделен на тридцать глав — «вечеров». Поклон ли это Жозефу де Местру[50], чье знаменитые «Петербургские вечера» были тогда в моде у читающей публики? Хотя до скрупулезности французского мэтра Баландину далеко. С первой же фразы текст настолько туманен и причудлив (избыток амплификаций), что иногда трудно понять, что, собственно, имеет в виду автор. Спустя некоторое время до меня доходит, что это стиль «плетения словес», памятный мне еще по Соловкам. Передо мной — словно бы краеведческое эссе Епифания Премудрого. Сразу видно, что Тихон Васильевич работал в монастырских скрипториях.

Немного втянувшись, я возвращаюсь к началу. Итак, в первый вечер автор поносит вероломную Швецию, которая, презрев договор, напала на миролюбивую Россию, затем восхваляет премудрого, Богом избранного и увенчанного, прозорливого и дальновидного, неутомимого и неустрашимого монарха Петра Великого, который российскую армию россиянами и иностранцами умножал, превратив ее в регулярную, дабы дать отпор врагам. Но нашлись среди россиян и такие, что, не убоявшись Бога и невзирая на присягу, данную Помазаннику, самодержавному великому царю и государю, и презрев тщетно вопиющий голос совести, бежали от армейской службы обратно в свои глухие деревни и другие места среди дремучих лесов, гор и болот… На этом вечер первый заканчивается.