Читать книгу "Героиня второго плана - Анна Берсенева"

Они выпили кофе, и вина, и ликера, они сыты, секс произошел, спать вместе невозможно… Двойного решения такая ситуация не предполагает, и обоим это ясно. А ему и с самого начала было ясно.

Но это слишком тонкая материя для упрека, да и к чему высказывать упрек?

– У меня вещи не собраны, – сказала Майя.

– Какие вещи? – удивился Арсений.

– Я завтра уезжаю. А вещи не собраны. И мне в самом деле надо отдохнуть.

Она достала айфон. Свободное такси высветилось на экране сразу, машина была совсем рядом, на Новом Арбате.

Майя оделась. Пока она закалывала свои шпильки, Арсений оделся тоже.

– А куда ты шел тогда, ночью? – спросила она.

– Какой ночью? – не понял он.

– Когда у меня ключ сломался. Меня Нина Цезаревна поселила в свободную комнату, я в окно увидела, как ты из гостиницы выходишь и к Невскому идешь.

– А!.. – вспомнил он. – Да, пошел на Невский. Есть захотелось, а ночные кафе только там.

Объяснение простое, оказывается. А какие у нее были основания ожидать сложного? Майя вспомнила, как он шел по ночной улице, исчезая в весеннем тумане. Чтобы выстроить на этом образе целую картину мира, надо обладать непомерной фантазией. И стоит ли удивляться, что непомерная фантазия не имеет отношения к действительности?

Арсений проводил Майю до такси. Он молчал, и она видела, что он чувствует неловкость. Но теперь она понимала, что в связи с этим не надо огород городить. Ну да, действительно неловко получилось, слишком явно дал понять женщине, что ее присутствие в его квартире имеет четкие временные рамки. Точно такую же неловкость ощущал бы любой сколько-нибудь умный и воспитанный человек, и это именно его характеристики – умный и воспитанный. Только ей-то что от его воспитания и ума?

Садясь в такси, Майя еще раз взглянула на фасад Дома со львами. Бабушка Серафима рассказывала о нем всегда только по внучкиной просьбе, самой ей неприятно было его вспоминать, хотя она и родилась в этом доме, и жила в нем много лет.

– Слишком много здесь было отчаяния, – объяснила она однажды. – Хорошего тоже было много, конечно, молодость сама собою хороша. Но отчаяние сильнее помнится.

Глава 8

Как это странно: ты живешь в доме всю жизнь, но тебя не оставляет ощущение, что он не твой, и даже более того – что никакого твоего дома вообще нет на свете.

Серафима часто ловила себя на ощущениях такого странного рода, и это ее совсем не радовало. Она считала, что к странностям у человека должен прилагаться талант, а если таланта нет, то странности лишь раздражают окружающих, и справедливо раздражают.

О чем-то подобном она думала каждый раз, возвращаясь домой на Малую Молчановку. Серафима так привыкла к этим мыслям, что они возникали в ее сознании лишь мельком и сразу же исчезали.

К крыльцу она подошла одновременно с незнакомым мужчиной, и по ступенькам между львами они поднялись вместе. Он был с чемоданом, значит, скорее всего ему дали ордер на комнату. После войны некоторые жильцы не вернулись из эвакуации, и в Дом, в огромные его коммуналки, то и дело вселяли новых.

Он поздоровался и открыл перед нею входную дверь. Серафима ответила на его приветствие и вошла вместе с ним в подъезд. Хорошо, если ему на второй или на третий этаж: разговоры ради разговоров с посторонними людьми ее тяготили, но и идти долго молча тоже ведь неловко.

Оказалось, что она ошиблась во всем: новый жилец шел на шестой этаж, как и она, разговоров не заводил, но никакой неловкости при этом не возникало. Вероятно, он был молчалив по натуре, как и Серафима.

– Мы будем соседями, – сказала она, когда остановились перед дверью ее квартиры. – Ведь вы по ордеру вселяетесь?

– Нет, – ответил он. – Соседями, возможно, будем, но ордера у меня нет. Я к Полине Андреевне Самариной. Знаете такую?

Серафима замерла с ключом в руке.

– С ней что-то случилось? – помолчав, спросил он.

То ли он отличался особенной догадливостью, то ли с Серафимой и догадливости никакой было не надо.

– Вы все-таки приехали… – пробормотала она.

– Вы считаете, мне лучше не входить? – быстро спросил он.

– Давайте на улицу выйдем? – предложила Серафима. – Я вам все расскажу, а вы сами решите, что для вас лучше.

Вниз спустились быстро, и так же быстро Серафима пошла по улице к Собачьей площадке. Все, что она могла сказать этому человеку, можно было сказать и прямо здесь, у крыльца, но она была так взволнована, что хотела отдалить этот рассказ.

Он молча шел рядом. Вышли к Дуринову переулку и оказались в сквере, возле клумбы, оставшейся от бывшего здесь прежде фонтана. Зашуршали под ногами сухие листья. Серафима села на лавочку. Он остался стоять.

– Меня зовут Серафима, – сказала она, глядя снизу вверх в его лицо.

– Леонид Семенович Немировский.

На вид ему было лет сорок пять. Или, может быть, пятьдесят. После войны Серафима стала ошибаться с возрастом мужчин. Война их всех переменила.

Лицо у него было усталое. Но главное, в глазах совсем не было жизни. Это было особенно заметно оттого, что глаза были красивые – необыкновенного темно-зеленого цвета. Как лед на глубокой реке.

– Мы не были близко знакомы с Полиной Андреевной, – сказала Серафима. – У нас был всего один разговор, но очень доверительный. Вернее, только с моей стороны доверительный, она едва ли кому-то доверяла. Но о том, что вы должны приехать, в том разговоре сказала.

Она не решалась сообщить ему главное. Она просто не знала, как такое сообщить, и от волнения говорила какие-то совершенно неважные вещи, и сама понимала, что они не важны, и не могла перейти от них к главному…

– Что с ней? – спросил Немировский.

– Ее убили, – вдохнув побольше воздуха – в носу защипало от острого запаха вянущих листьев, – ответила Серафима.

Она не знала, как он встретит это известие, и не понимала, что может сделать, чтобы ему помочь, поэтому смотрела в его лицо с тревогой. Ей показалось, что он побледнел. Но, может, только показалось – его глаза совсем не изменились, и Серафима понимала, почему: они и так не имели в себе жизни, и что же могло в них измениться от известия о смерти?

– Кто? – спросил Немировский.

– Я не знаю. Милиция сказала, что бандиты. Это было почти на наших глазах, то есть в ее комнате, но когда те двое, что ее убили, бежали по общему коридору ко входной двери, их многие видели. И я тоже.

– Это действительно были бандиты?

Почему он решил, что она может разбираться в таких вещах?

– Думаю, что нет, – помолчав, сказала Серафима.

Немировский сел на лавочку. Потер ладонью лоб. О чем он думает, она не понимала, потому что не понимала, что у него на сердце. Но все-таки считала необходимым сказать этому совершенно незнакомому человеку все, что знала о Полине Самариной и о ее смерти.