Читать книгу "Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум"

Во всем этом скромном и в высшей степени достойном поведении была и другая сторона. В частном письме членам Директории, написанном еще из его ставки, о новоучрежденных республиках в Италии было сказано следующее [1]:

«Вы воображаете себе, что свобода подвигнет на великие дела дряблый, суеверный, трусливый, увертливый народ… В моей армии нет ни одного итальянца, кроме полутора тысяч шалопаев, подобранных на улицах, которые только грабят и ни на что не годятся…»

Он еще добавил, что держать тамошнее население в руках можно только с помощью «…суровых примеров…».

Народным ликованием он тоже особо не обольщался и говорил, что народ с такой же поспешностью бежал бы за ним, если бы его везли на гильотину. По-видимому, много думал о своих отношениях с Директорией. Устроенный ему государственный прием был, конечно, очень хорош. Но в сентябре 1797 года в Вецларе, в Германии, внезапно скончался Лазар Гош, известный и популярный генерал.

Говорили, что он был отравлен.

III

28-летний воитель и герой просто неизбежно становится объектом пристального внимания лучшей половины рода человеческого, и генерал Бонапарт в этом смысле не стал исключением. Самые разные дамы очень и очень добивались близкого с ним знакомства, и при желании он мог бы завести роман с любой из самых интересных женщин Парижа. Особенно домогалась его дружбы супруга шведского посла во Франции, баронесса де Сталь (Анна-Луиза Жермена де Сталь (баронесса де Сталь-Гольштейн; Anne-Louise Germaine baronne de Stal-Holstein), известная просто как мадам де Сталь).

Супругой своему мужу она была, впрочем, вполне номинальной – они уже были негласно разведены, но продолжали жить в одном доме. Мадам де Сталь была хозяйкой самого блестящего интеллектуального салона столицы, была окружена талантливыми людьми и довольно влиятельна. Утверждалось, например, что назначение «…гражданина Талейрана…» на пост министра иностранных дел устроила именно она.

Так вот, за генералом Бонапартом она форменным образом ухаживала. Возможно, в ней говорила страсть коллекционера – у нее уже был в жизни пылкий роман с графом Нарбонном, бывшим военным министром Франции.

Генерал Бонапарт отнесся к ней скорее холодно – если к красивым женщинам он был довольно равнодушен, то умных определенно не переносил. Она, однако, будучи особой возвышенной, чрезвычайно интеллектуальной (в 15 лет написала комментарии к очень серьезному труду своего отца, великого финансиста Неккера, о состоянии налоговой и финансовой системы Франции) и будучи наделена литературным даром, оставила потомству интересное описание Наполеона Бонапарта – такого, каким она его видела в 1798 году:

«…лицом он худ и бледен, но не неприятен. Он маленького роста, и лучше выглядит на коне, чем на ногах. Манеры у него странные, хотя он вовсе не застенчив… Когда он говорит, то пленяет тем впечатлением превосходства, которое производит, хотя у него нет никаких качеств ни человека из хорошего общества, ни человека из круга ученых. Когда он говорит о чем-то, что он пережил сам, в нем видно живое воображение итальянца. Но я всегда помню о глубокой иронии, с которой он относится ко всему – и к самому высокому, и к самому прекрасному, и даже к собственной славе…»

Это все вещи, так сказать, фактические, по-видимому, она просто описывает то, что видит.

Дальше, однако, следует пассаж, который как-то невольно наводит на ум воспоминания о стиле Д.С. Мережковского:

«…Он не хорош и не плох, не добр и не жесток, он уникален, он и не возбуждает, и не испытывает привязанности, он и больше, чем человек, и меньше, чем человек…»

Эта последняя деталь – «…больше чем человек и меньше чем человек…» – особенно умилительна. Трудно найти более выразительный пример высокопарного вздора – истинный Дмитрий Сергеевич.

Ho потом она говорит следующее:

«[для него] …все человечество в целом – противник в шахматной партии, которому он надеется поставить мат…»

Вот это уже похоже на правду.

IV

Назначенный командующим так называемой Английской армией, то есть совокупностью всех тех частей, которые Республика предназначила для вторжения в Англию, генерал Бонапарт уехал из Парижа в инспекционную поездку на побережье. Начал он с Дюнкерка. Тщательнейшим образом проверялись порты, подсчитывалось количество судов, как военных, так и транспортных, на учет были взяты все баржи, которые могли быть использованы для перевозки войск через Ла-Манш, вся артиллерия, имеющаяся в крепостях недавно завоеванных Австрийских Нидерландов (теперешней Бельгии), Голландии и в бретонских портах собственно Франции.

Он уехал из Парижа 10 февраля 1798 года и был страшно занят – в числе прочей своей деятельности он проводил подробнейшие опросы местных рыбаков, торговцев, занимавшихся каботажным плаванием, и даже попросил устроить ему разговор с кем-нибудь из знающих дело контрабандистов, чем несколько смутил таможенные власти.

Однако уже 24 февраля он спешно вернулся в Париж – его настоятельно звал туда Талейран. Шли общие переговоры о мире, и министр иностранных дел находил присутствие победоносного генерала Бонапарта в столице очень желательным.

Директории генерал Бонапарт представил доклад о состоянии дел с вторжением – и доклад был негативным. Абсолютно никаких шансов на успех он не усматривал. Например, в Бресте имеется только 10 военных кораблей, и на них нет никакой подготовленной команды. Однако у него имелись встречные предложения: во-первых, можно было захватить принадлежащий Англии Ганновер (в Англии после смерти королевы Анны правила так называемая «ганноверская» династия), во-вторых, была возможность захвата Египта. И сам генерал рекомендовал именно эту альтернативу: это даст Франции богатую колонию взамен отнятой у нее Канады, резко оживит всю французскую торговлю в Восточном Средиземноморье, даст возможность добраться до Красного моря и устроить там современный европейский арсенал и откроет дорогу в Индию. Кстати, подробный, хорошо разработанный план, связанный с Египтом, уже однажды был представлен Директории, и его автором был Талейран. Что же касается необходимых для этого предприятия войск, то они найдутся – сейчас, когда с Австрией заключен мир, потребность в них не столь велика.

В общем, имелись разумные доводы в пользу экспедиции в Египет.

Вопрос был передан на рассмотрение исполнительному совету при Директории, а все связанные с ним документы были направлены также и членам самой Директории, в первую очередь, конечно, Баррасу. Впрочем, 24 февраля его секретарь получил и еще одну коротенькую записку, предназначенную для его сведения [2]:

«…Бонапарт неожиданно вернулся сегодня вечером. Прошу вас, передайте Баррасу, как глубоко я сожалею о том, что не смогу быть у него сегодня на ужине. Скажите ему, чтобы он меня не забывал. Вы-то знаете, в каком положении я нахожусь,

Подписано: [Жозефина] Ла Пажери Бонапарт».