Читать книгу "Ближние подступы - Елена Ржевская"

* * *

"Слушали гражданина уполномоченного РО НКВД Акимова: в условиях Отечественной войны тыл имеет огромное значение. Противник в целях ослабления тыла засылает шпионов с целью поджога колхозных амбаров, скотных дворов и др. имущества. Членам колхозного заградотряда необходимо быть бдительными, не пропускать без проверки документов ни одной личности, а в отсутствие последней — задерживать и доставлять в РО НКВД".

* * *

— Мне приснилось, косы у меня по заднице. К чему бы? К чему-то ведь должно быть. (Это Дуся, штабная машинистка.) Может, дорога мне дальняя, назад к дому, а?

* * *

Удивительно, как любая косыночка, щербатое блюдце, махотка, платочек, чернильница-невыливайка, кочерга, каждая вещь, как бы ни поизносилась, становится невообразимо замечательной, со своим неповторимым лицом, индивидуальным свойством, личным обаянием, каким отмечено все то, что не может быть повторено теперь. И обиходные вещи, довоенные изделия трогают и волнуют.

* * *

Покос. Женщины идут с косами, граблями. Косить здешним женщинам привычно — мужчины ведь уходили "на посторонний заработок".

Но вот пахать на себе, как было в эту весну, — это <44> уж новь военная. Оккупация прошлась по этой земле.

— Мы как кони, — говорят о себе. — По десять в плуг впряжемся. Одиннадцатая качает. В борону — по пять человек. Один такой раз боронуем, бык бежит. Мы разбежались. Смеемся: кони разбежались.

* * *

Наше понимание, воюющей части народа: все для нас, все нам дозволено по сравнению с мирным народом. Но какой же это мирный народ, подпавший так жестоко под иго войны, как не всякому солдату доводится.

* * *

Когда началась война, внешние признаки вещей оставались прежними, а существо изменилось. Так, завод, куда я поступила, был все еще 2-м часовым заводом, хотя часы на нем не производились, а гильзы. Подвал под нашим домом, где раньше хранилась картошка, оказывается, ждал нас в свое бомбоубежище.

Таинственная душа вещей вдруг обнаружилась.

* * *

— Он меня матюгнул по-хорошему. Я поднялся, пошел в рост на врага.

* * *

"Исполком райсовета решил:

1. Оформить и передать материал следственным органам о падеже лошадей в колхозах "Заря коммунизма" и "Серп и молот" для привлечения к ответственности руководителей колхозов за варварское отношение к коню".

* * *

Чтобы деньги водились, высушенные свиные пятачки хранят в шкафу среди белья. Так издавна ведется в Ржеве.

* * *

Вечернее сообщение:

"В течение 3 июля на Курском направлении наши войска отражали крупные ожесточенные танковые атаки немецко-фашистских войск… <45>

После восьмимесячной героической обороны наши войска оставили Севастополь…"

* * *

Здесь, в деревнях, не было ни электричества, ни радио, а теперь уже само собой их нет. Но какими-то путями вести о неблагополучии на юге достигают сюда, и порой они выразительнее, чем сдержанные газетные сообщения.

И все же это смутно, это где-то там, на окраине страны, как кажется отсюда местным людям. А здесь война вблизи самого ее сердца — Москвы.

И если немец там где-то и осилит, еще не вся беда. Но если на этот раз немец двинет на Москву и захватит ее — "это ж разом загорится и небо и земля".

Падение Москвы — это конец света, а не факт войны.

* * *

Железная баночка с фитилем. Плошка.

— Нам немецкие зенитчики оставили. Хорошая такая штучка.

— И долго служит?

— Долго, долго, что вы.

* * *

Раненые бредут с передовой спотыкаясь, поддерживая один другого, волоча винтовки.

Повстречавшаяся с ними старуха замерла, согнутая под связкой хвороста на спине, следя за ранеными слезящимися глазами. И вдруг так сильно, горестно:

— Взойдет кто им на подмогу?

* * *

— Царица небесная! Заступница!

* * *

То время, что здесь были немцы, отогнанные еще в нашем зимнем наступлении, в сознании местных людей — прошедшее законченное.

То была как бы война в войне. Та, бывшая, пережитая ими война — в нескончаемом потоке длящейся, общей.

— Все было, — говорят про ту, прошедшую. — Огонь и страсть! <46>

* * *

Плотность жизни на единицу времени велика сейчас. Иногда крайне велика.

* * *

Молодая бабенка при виде тощего, длинного, изможденного немца, пленного:

— Боже милостивый! Страшно глянуть. Худой до ужаса.

А ведь мнится, что немцы, допершие сюда, чуть ли не к самой Москве, и на юге заглатывающие наши земли, уж они-то жируют вволюшку.

* * *

Ведь вот что нелепо: то, другое, третье, все такое дельное, важное, знаменательное — все износится. А какая-нибудь чепуха на ловком ритме: "Аты-ба-ты, шли солдаты" — вечна.

* * *

С петляющих между палатками и блиндажами, вырубленных и вытоптанных просек ступнешь бесцельно шагов пять-шесть всего в чащу — и выпал из войны, рухнул во все зеленое, земное, неразличимое в подробностях. Бог мой, какая благодать. Эти краденные у войны мгновенья.

Ich ging im Walde…

…

Das war mein Sinn.

Дальше не помню.

О Гёте. Такая гармония духа. Его лесное уединение нарушит разве что герцогский охотничий рог. Но не этот железом о железо полосующий набат:

— Воздух!

* * *

— В лесу налило лужами. Самсон-сеногной.

* * *

Комиссар бригады прочитал лекцию на тему "Ненавидеть врага всеми силами души".

Задавали вопросы:

— Почему мы не наступаем? Своим наступлением мы помогли бы Южному фронту. <47>

* * *

Лупит дождь. Бойцы сообща с бабами гатят топкий участок дороги. Шутки, гомон. Натаскивают хворост, лапник, жерди.

Какой-то проверяющий начальник подъехал верхом, напустился на старшего: мол, кое-как пошевеливаетесь.

— У тебя вон солдаты морды отъели! — И, стравив досаду, отвернул коня и, наддав ему в бока стременами, ускакал.

А тут смолкло, сникло, заело. Одна приметливая и мудрая баба рассудила так:

— У него морда оспой потревожена. Его и колет. У вас-то личики пригоженькие, безо всякой щедринки. — И примирила с ним.

* * *

В лесу утром. Солнечные блики на шевелящихся листьях. И на вытоптанной поляночке в утреннем нежном мареве покачиваются, стукаются друг о дружку ромашки.