Читать книгу "Птицы небесные - Вера Ветковская"

— Послушай, Натали, — нерешительно начала Катя. — Неловко об этом говорить… Ты живешь среди будущих актрис. Среди них есть настоящие бестии, опытные, прожженные. Против природы, конечно, не попрешь, но существует целый арсенал приемов обольщения. Женщины их вырабатывали и копили веками…

И ты хотела бы ими воспользоваться? Ой, не говори мне об этом, не хочу даже слышать! — замахала руками Наташа. — Я за романтизм в любви, за естественное развитие отношений. А продумывать стратегию, как перед боем, расставлять сети, изобретать уловки — это уже из области военных действий, а не отношений влюбленных друг в друга мужчины и женщины.

«Ох уж эта ваша естественность, тургеневские уездные барышни! — с раздражением подумала Катя. — Естественно влюбляетесь, кидаясь как в омут головой, беззаветно отдаетесь, безумно страдаете, когда вас бросают с дитем на руках. И это называется романтизмом». Но ей не хотелось обижать бедную Наташу. Катя заметила только, что жить одними чувствами неразумно, нужно немного и головой думать. С этим Наташа покорно согласилась.

— Галя-черненькая обожает наставлять девиц по амурным вопросам. Тебе бы ее инструкции пригодились, — улыбнулась Наташа.

— Интересно! Изложи хотя бы в общих чертах, — потребовала Катя.

— Я расскажу только то, что до меня долетело. Оcобенно вслушиваться не было времени. Кажется, она считает, что у каждого мужчины, даже самого мужественного, есть слабые места. Главное — правильно их определить и… «Бей копытом по его слезной железе!» — говорит Галька.

Катя не смогла удержаться от смеха, хотя не совсем поняла смысл этого наставления. Нет, похоже, ей не пригодится опыт Галины:

слишком разные у них вкусы. Галю не мог привлечь Колесников, а Колесников в ужасе шарахнулся бы от Гали.

— Мужик, говорит Галька, даже самый эгоистичный и жестокосердный, очень чувствителен в глубине души, — продолжала излагать Наташа концепцию Гали-черненькой, на ходу очень похоже изображая ее саму. — Вечно ему кажется, что он страдает от непонимания, одиночества. Еще бы, такую неповторимую личность, как его персона, никто не в силах постичь. А ты его пойми. Думай, как он, говори, как он, интересуйся только его делами, не забывай восхищаться его умом, талантами. Ну, в общем, ничего нового, не думаю, что тебе это может пригодиться.

Катя с ней согласилась — не помогут ей советы Гали-черненькой. Тем не менее на следующий день она, проходя мимо магазина «Мелодия», заглянула туда и купила пластинки Рахманинова. Их оказалось всего три. Прихватила еще тоненькую книжицу, изданную обществом «Знание», о самом композиторе. Знание — сила, сказала себе Катя, раскрывая в метро книжку. А ей прежде всего нужно подняться хоть на одну-две ступеньки к Сергею Колесникову. Полюбить то, что любит он, постигнуть тайны его души.

Ее соседки допоздна сидели в библиотеке, в комнате никого. Она решила приступить сегодня же. Попросила у соседей проигрыватель и пила чай под звуки Второго концерта. Напившись чаю, Катя уютно расположилась на широком подоконнике с учебниками и несколькими романами, которые требовалось бегло просмотреть, — через несколько дней экзамен по зарубежной литературе.

Музыка вначале воспринималась как фон, шум прибоя, приятный для слуха и не мешающий заниматься делами. Но уже на другой день Катя поймала себя на том, что уронила книгу на грудь и унеслась мыслями очень далеко. Она увидела реку, на которой ей посчастливилось вырасти, — не маленькую и уютную среднерусскую речушку, а величавую Западную Двину. Ветер трепал прибрежные ивы и кустарники. В воде тоже плыли облака и даже отражались баньки, стоявшие на берегу. Та подводная жизнь всегда манила Катю.

Вот что пригрезилось ей под музыку Рахманинова. Эта музыка удивительно сливалась с природой. Вовсе и не нужно ее понимать, как пугают профессионалы, решила Катя, достаточно любить. И еще… Такую глупость она не сказала бы и Наташке. Вот она опускает иглу на диск, и первые же звуки вызывают воспоминания о Сергее Колесникове. Он похож на эту музыку, недаром он ее любит.

— У Катерины начался рейд на классическую музыку, — шутили ее соседки по комнате. — Она занимается под музыку, ест под музыку и даже спит.

«Программа, конечно, для среднего студента, а я за два-три года прочту все серьезные книги, — грозилась кому-то Катя, скорее всего, своему невежеству. — И Шестова, и Розанова, и Сергея Булгакова — всех одолею и как-нибудь к случаю поражу Колесникова своим интеллектом и начитанностью».

Весной из Ленинграда приехал полуподпольный кинорежиссер Веригин. Москалев, когда-то снявшийся у него в эпизоде, пригласил его к себе на занятия.

Для студентов подобные посещения были не в новость. Кинорежиссеры, в поисках типажей, время от времени наведывались на курс. Студенты показывали этюды и лезли из кожи вон, чтобы понравиться, хотя Москалев твердо заявил, что раньше четвертого курса никого ни на какие съемки не отпустит.

Про Веригина в Москве ходили легенды. Знающие толк в киноискусстве люди утверждали, что он гений, такой же, как Тарковский, хотя работает в столь необычной манере, что «народу» его не понять никогда. Он снимал короткометражные бессюжетные ленты, в которых актеры почти не разговаривали, в основном они были озвучены классической музыкой. Ленты эти после просмотра в Доме кино клали на полку, где им суждено было пылиться до второго пришествия, и тем не менее актеры мечтали сняться у Веригина. Это была марка. Поговаривали, что Веригина вот-вот выдворят из Союза за такие-то и такие-то мотивы, проскальзывавшие в его картинах, и поэтому многие известные театральные люди столицы относились к нему с осторожностью. Многие, но не Москалев, всеобщий любимец. Он-то мог позволить себе водить знакомство с кем угодно.

Москалев дал тему: получение письма с трагическим известием.

Студенты и студентки добросовестно рвали на себе волосы, прежде чем распечатать письмо, прижимали его к груди, вскрикивали, рыдали, бились головой о стену…

Полуотвернувшись, чуть скосив глаза, Веригин наблюдал за всем этим с видимой скукой.

Он немного оживился, когда Галя Судейкина, прозванная Галей-черненькой, которую ожидало амплуа трагической актрисы, прочитав письмо, прямая как стрела, грохнулась затылком на сцену.

— Техника… — пробормотал Веригин. — Тогда могла только Алиса Коонен в «Оптимистической». Она там не разбила себе голову? — чуть привстал он.

— Это не техника, — обиженно отозвался Москалев. — Такой номер техникой не возьмешь. Это от внутреннего состояния…

Наташе очень хотелось понравиться Веригину. Она тоже была наслышана о нем. И если б ей было дано выбирать, она бы предпочла сниматься у него, а не у какого-то известного режиссера, выпускающего кассовые фильмы.

Но, выйдя на сцену, она забыла о Веригине… Наташа «вскрыла письмо». Все это делалось «на память физического действия», то есть никакого письма на самом деле у нее в руках не было.

…Наташа вскрыла письмо, и вот Москалев заметил, что Веригин переменил позу… Москалев знал Наташу и верил, что так оно и будет. Наташу мог не заметить какой-то другой киношник, но не Веригин.