Читать книгу "Насколько мы близки - Сьюзен С. Келли"

– Мам!! – разъярился Джей, услышав, как я хохочу, рассказывая Рут о его докладе

по истории в пятом классе. Название доклада «ДЕБАТЫ ЛИНКОЛЬНА И ДУГЛАСА»[26]он изобразил пузатыми жестяными буквами. – Зачем ты все рассказываешь Рут?!

– А в чем дело, Джей? По-моему, смешно.

– Что тут смешного!

Я осеклась, изумленная его горячностью – вопрос-то выеденного яйца не стоил.

– Прости, Джей. В самом деле, ничего смешного.

Вечером я получила нахлобучку и от Скотти.

– Но я же вовсе не хотела обидеть Джея!

– Тогда зачем рассказала Рут?

– Потому что знала, что она будет в восторге. На прошлой неделе Слоун маникюрными ножницами наголо остригла свою Барби, а волосы выкинула в окошко, поскольку учительница им рассказала, что «птички вьют гнезда из волос». А Грейсон, например, носки, которые надевает третий день подряд, называет «стоячими носками». – Я засмеялась. – У нас с Рут масса подобных историй. С ними жить веселее. Да что там – ради них и стоит жить.

Скотти нахмурился.

– Не надейся, что Джей поймет тонкости ваших с Рут отношений.

Детали.

Психиатры, теоретики, журналисты и… да, разумеется, феминистки – все они препарируют, анализируют, выдвигают универсальные теории, растолковывая, что же объединяет женщин. Врожденное желание о ком-то заботиться, опыт материнства, вечное стремление отличиться, преуспеть в чисто мужском мире. Не спорю, все это верно, но в действительности женщин объединяет иное: постоянно растущее в дружбе количество злободневных пустячков. Жизненные анекдоты и сердечная боль, обиды и домашняя рутина – всем этим женщины делятся по телефону и через забор, согнувшись над корзинами грязного белья в прачечных и над цветочными клумбами, на крылечках и скамейках в парке, в калитках своих дворов и в химчистках, в очередях к кассам и на автобусных остановках. Именно схожесть нюансов существования сплачивает и объединяет женщин – такие мелочи, как дети, мужья и дома.

Детали.

Женщин объединяют вечные пятна на окнах и дверцах шкафов от детских пальцев. И ежедневное отражение атак попрошаек из обществ «Покалеченные ветераны войны», «Парализованные копы Америки» и «Борцы за всеобщий мир», торгующих местами на кладбище. И комки пыли под кроватями, размером с упитанную мышь. И белые футболки, обезображенные стиркой вместе с красными носками, и наволочки в оранжевых разводах от подброшенного в сушилку фломастера. И умилительно комичные подсчеты у кухонных плит.

– Согласно моей теории, – сказала я как-то, – в кулинарном репертуаре каждого человека насчитывается только десять блюд, которые он и готовит всю жизнь в разных вариантах.

– Не лишено смысла, – согласилась Рут, открывая пакет с хлебом. В ожидании ленча дети превращали чипсы на картонных тарелках в золотистую пыль. – Прикинем. Два сэндвича помножить на триста шестьдесят пять равняется тысяча четыреста шестьдесят кусочков хлеба в год, – продолжала она.

– Как насчет орехового масла? – спросила я у Бетти.

– Фу, – отвергла она. – Воняет.

– А что еще есть? – поинтересовался Грейсон.

– Сыр с перцем. Яйца.

– Дрянь, – возмутился он. – Коровья жвачка.

– Ты что, не моешь? – попыталась я остановить Рут, которая взялась резать яблоки.

– Моя личная теория: дети должны есть фрукты немытыми, тогда и заразу реже будут цеплять. – Она открыла холодильник, вытащила цыпленка за голубоватые ощипанные крылья и «прошлась» лапами безголовой тушки по рабочему столу. – Ну надо же. Тридцать семь лет стукнуло, а мне все еще приходится станцевать с цыпленком, чтобы сообразить, где у него грудная часть. – Рут шлепнула тушку на сковороду и сунула в духовку.

Коровья жвачка вместо еды, танцующие цыплята и разные варианты одних и тех же десяти блюд. Вот что нас связывает.

Дилетантские диагнозы и обмен симптомами у температурящих детей.

– Попробуй, очень горячая? – говорила я, твердо веря, что более чувствительная ладонь подруги точнее определит состояние Бетти.

– Как по-твоему, красное? – спрашивала Рут, направляя луч скаутского фонарика в горло Грейсона.

Нас объединяла подсушенная зеленкой сыпь ветряной оспы и совместное вычесывание вшей во время общешкольного педикулеза. И тревога в сердце от ночного кашля из детской. Мать обязана подняться посреди ночи, покинув теплый уют постели, чтобы обеспечить свое дитя порцией лекарства и ласки. В два, в три часа ночи я привычно бросала взгляд в окно, надеясь увидеть свет в окнах Рут, и мне становилось спокойнее только от того, что Рут тоже в заботах о больном ребенке, что она тоже на ногах в этот мрачный час.

Нас объединяли дни детских болезней, снежные дни и субботы – время заточения в четырех стенах, ничегонеделания, бесцельного ожидания вечера. Нас объединяла возможность или невозможность добыть няньку для детей. Нас объединяли сами общие няньки. Дженни – однажды она пошла проверить, как там Джей, и выбила себе передний зуб, наткнувшись на оставленный поперек проема двери турник. И Элис, которую я как-то в полночь обнаружила под ее приятелем прямо на кирпичном полу нашей веранды. «Так-таки голышом на кирпичах? -расхохотался Рид. – Задницу небось натерла похлеще, чем на ковре».

Нас связывали и воспоминания – о подлых подружках и бывших дружках. Мы перечисляли их имена с грустью и смехом, но далеко не с той теплотой, с какой вспоминали обуревавшие нас юношеские эмоции и головокружительный натиск предчувствий – неизменный спутник тех, как правило недозволенных и никуда не ведущих, романов. Нет, мы не тосковали и не сожалели о своих давнишних симпатиях – мы гадали, что с ними сталось, с прежними мальчиками, ныне мужчинами, где они теперь, кто они теперь и с кем связали свою жизнь. Мы страдали вместе с совершенно незнакомыми людьми, пережившими трагедии: у кого-то маленькая дочь подавилась куском хот-дога и умерла, чей-то сын попал под машину. Мы оплакивали младенца, которого удушил в люльке домашний любимец – ускользнувший из клетки удав, и подростка, в несколько часов сгоревшего от менингита. Неразрешимые вопросы и ребяческие игры привязывали нас друг к другу с одинаковой силой.

– Вот что я ненавижу, – начинала Рут. – Людей, которые имеют привычку думать вслух по телефону.

– Вот что я ненавижу, – подхватывала я. – Людей, которые имеют привычку вести машину с собачонкой на коленях.

– Вот что я ненавижу, – продолжала Рут. – Чихуахуа.

Исповедуясь друг другу, мы делились историями об идиотских чудачествах, на которые толкает женщин скука летних лагерей, школ-интернатов, университетских клубов. О том, как не брили ноги, пока даже надевание носков не превращалось в пытку. Или о том, как соседка Рут по комнате соорудила себе шиньон из лобковых волос. О том, что в моде сексуально.