Читать книгу "Картахена - Лена Элтанг"

Брата прозвали Бри потому, что он вечно таскал сыр из холодильника, прямо с ума сходил, отец даже крючок к холодильнику прикрутил, чтобы дверцу было не открыть, тогда брат стал таскать сыр со стола за обедом и делать вонючие запасы по всему дому, отец смирился и крючок открутил. У них с отцом так всегда было – сколько ни воюй, а Бри побеждает, не мытьем, так катаньем, упрямый у меня братец был, говорили, что он в деда пошел. Деда-торговца я совсем не помню, только знаю, что он разорился на старости лет. Хотя нет, помню, что приходил кто-то, наклонялся, брал меня жесткими пальцами за лицо, говорил что-то мелкое, утешительное.

Еще помню, что елка в нашем доме всегда была голубая. Сама она была зеленой, разумеется, – елки на рынок привозили из Меты, мелкие, продолговатые, будто плоды опунции, – дело было в игрушках: в доме были только голубые атласные шары, штук сорок, не меньше. И еще пожухший серпантин в обувной коробке.

* * *

В ночь на воскресенье в отеле пропало электричество, администратору позвонили в Позитано, и он примчался на своем «мини-купере» с откидной крышей. Вслед за ним прибыл грузовичок с электриками в белых комбинезонах, которые рассыпались по территории, будто мраморные крабы. Повар стоял на крыльце столовой, заломив руки, его запасы за ночь подтаяли, и он собирался зажарить все разом, и мясо и рыбу, но угольной плиты в отеле не было, а электрики ничего хорошего не обещали. Постояльцы замерзли и собрались в клубе, поближе к камину, где уже пылали огромные дубовые бревна, а довольный Секондо сам разливал вино за счет заведения.

Пулия говорит, что с проводкой всегда были проблемы, с того дня, как на открытии «Бриатико» перерезали красную ленточку. Только тогда это был не совсем отель: в восточном крыле крутилась тайная рулетка, в библиотеке играли в покер, по всему парку были разбросаны беседки, а в комнатах стояли кровати в форме полураскрытых губ, обтянутые шелком. Теперь в парке осталась только одна беседка, на самой границе гостиничных владений, в низине, где когда-то была часовня. Беседку называют этрусской, потому что на перилах чем-то острым нацарапано «etruscum non legitur» – перила не раз перекрашивали, а надпись каждый раз проступает.

Отель процветал, пока не погибла хозяйка холма, синьора Стефания, которая жила во флигеле на северном краю поместья и держала собственную конюшню. В самой ее смерти поначалу не нашли ничего подозрительного: пожилая дама неудачно упала с лошади, прямо под копыта, но год спустя погибла еще одна женщина – переводчица, работавшая в гостинице, – всплыли какие-то странные обстоятельства, в Траяно приехали журналисты, и отель мгновенно опустел. Прямо посреди летнего сезона. Люди, которые туда приезжали, не хотели оказаться в центре внимания.

Разумеется, явилась полиция, а потом (когда стало известно о рулетке и прочем) еще и комиссия из министерства, и целое лето по лужайкам бродили только мужчины в форме, а сам Аверичи отсиживался на каком-то горном курорте. К осени шум поутих, но теперь за отелем наблюдали семеро нянек, и рисковать никому не хотелось. Казино пришлось уничтожить – если верить рассказам, игорные столы просто свалили в кучу в дальнем углу поместья и сожгли. Аверичи пригласил рабочих, снес несколько построек, рассказывая всем, что намерен расчистить земли под виноградники, затаился на два сезона, а потом возьми да и открой «Бриатико». Отель для одиноких богачей, на которых всем на свете наплевать. Никаких красногубых кроватей не осталось, теперь в комнатах все белое и голубое, будто аргентинский флаг, – очень непрактично. Даже ковры возле кроватей голубые, и почти на каждом засаленное место, где тапочки стоят. Старики они старики и есть. Из одного ресторана сделали столовую, ободрав позолоту, а из второго – клуб, но про клуб я потом отдельно расскажу.

В позапрошлом году в отеле еще был конюх, я его не застала. Говорят, он был крепкий мужчина, с прислугой держался холодно, зато лошадей вечно чистил да оглаживал. Постояльцы его невзлюбили и на занятия ездой почти не записывались. Так он и сидел возле конюшни часами, протирал свои сапоги куском замши и обиженно ворочал головой, а уйти не мог: доктор каждую фракционе в гостинице лично проверяет.

От тоски конюх совсем ополоумел и завязал роман с девчонкой из Вьетри, так что осенью его нашли висящим над морем в зеленой проволочной сетке, будто в авоське. Такие сетки у нас расстилают под деревьями, чтобы оливки понемногу падали в них сами. Сетка была повешена на буковое дерево, растущее на склоне горы, – крестьяне потом говорили, что убийца конюха пожалел его родню и не дал птицам и лисам растащить тело на клочья.

Лошадей после этого продали, а манеж переделали под теннисный корт с раздевалкой и душами. Сам хозяин не слишком жаловал теннис, зато его жена, дай ей волю, так и ходила бы в короткой юбке повсюду. Играет она так себе, зато кричит пронзительно, только и слышно: In! Out! Fifteen… love! Уроки ей дает тренер по имени Зеппо, до того белоголовый, что в первый день я приняла его за альбиноса. Он, в отличие от покойного конюха, любимец всех здешних теток, даже кастелянша норовит при встрече постучать его по спине кулаком. У этого Зеппо кожа будто у девочки, молочно-голубая, ни разу не видела, чтобы он покраснел или хотя бы от игры разрумянился.

В феврале тренера посадили под замок по подозрению в убийстве хозяина, но через пару дней комиссар его выпустил, и он снова появился на корте, как ни в чем не бывало. Несколько раз я приходила посмотреть на игру, но потом одумалась и перестала. Надо собраться, говорю я себе каждое утро, перестать любоваться магнолиями, мозаиками и особенно людьми. «Бриатико» слишком хорош, чтобы искать в нем убийцу. Он поселяет в теле ленивую кровь, а в крови – пузырьки блаженного предчувствия. Как будто что-то хорошее должно вот-вот произойти. Но я должна думать о том, что не произойдет уже никогда. Например, о том, что брату никогда не исполнится двадцать шесть.

В детстве у него была фантазия: добиться богатства или славы до того, как ему стукнет тридцать, он даже план разработал. Для начала поехать в Милан и устроиться шофером в богатый дом, это он в каком-то фильме увидел, затем соблазнить хозяйку и бежать с ней в Венесуэлу, прихватив семейные драгоценности. Бри окончил школу, скопил пару тысяч, получил права, уехал на север и вернулся спустя полгода в том же сером габардиновом пальто, которое я положила ему в чемодан на случай холодов. Ничего, говорил он мне тогда, до тридцати еще восемь лет, вот передохну немного и возьмусь за дело. А ты поезжай учиться, сестра, нечего тебе гнить в этой деревне, здесь, кроме рыбаков и бандитов, сроду не водилось мужиков. Останешься старой девой, как твоя тосканская тетка Кьяра.

Я уехала в две тысячи пятом, сначала в Бриндизи, а потом на север, в Кассино, там как раз открыли новое отделение в университете, и название показалось мне заманчивым: история и право. Проучилась два с лишним года, уже начала готовиться к диплому, но в марте пришло письмо от брата, и все посыпалось, внезапно, будто муравьиный рой с дубовых веток. В тот день, когда я получила письмо с фотографией, с утра дул мистраль, и в университетской аудитории было полно пыли. Я распечатала конверт на крышке парты, из него выскользнула открытка с дыркой в левом верхнем углу. На обороте было всего несколько строк, и они меня сразу насторожили.