Читать книгу "Черный Пеликан - Вадим Бабенко"

Да, думал я, топология проста, но даже расчертив на квадраты, не всегда знаешь, с чего начать. Ясно, что легенды стоит отложить пока, поскольку дело не в них, и чужие загадки мне сейчас ни к чему, но мысли все равно сбиваются с пути, потесненные картинками с окружающей натуры, которые так и хочется выстроить в ряд и рассматривать без спешки, рассчитывая на проникновение куда-то вглубь. Если конечно у них и вправду есть двойное дно, а город М. – не фикция, в которую просто слишком хочется верить.

Кто рассказал мне про него в первый раз? Сейчас уже не вспомнить, как не вспомнить зарождения других знаний, что становятся потом открытиями из открытий, первенство которых так и хочется приписать себе. Был ли это кто-то из университетских приятелей или одна из подруг, желавшая казаться взрослее своих лет, не суть важно теперь, когда я уже сжился с мыслью о нем не меньше, чем любой из моих знакомых, способный к независимому восприятию вещей. Важно лишь представить его в деталях, которых не видел, и, додумывая, ощущать, как дрожит сердце, едва только палец, прослеживая маршрут на карте, доберется по нитке шоссе до желтого пятна. Важно решиться и отправиться туда, пусть и не разрушив за собой мосты, но основательно затруднив обратный шаг, хоть об этом никто и не знает, кроме тебя. И пусть ты не первый и даже ведомый в каком-то смысле, причем ведомый тем, о ком не можешь думать без немедленного протеста, но все же ты здесь, и это само по себе стоит слишком многого, чтобы искать причины для умаления, тем более, что их, всякий знает, всегда можно насобирать в достатке.

Что до меня, к умалению я не склонен – с малыми величинами трудно иметь дело, они норовят ускользнуть меж пальцев, не даваясь ни памяти, ни мысли. Но если разделить на каждого одну всеобщую убежденность, много ли достанется на руки? Быть может потому и сам миф о городе М. удручающе невнятен, а побывавшие там или настаивающие на этом не умеют гордиться по-настоящему, хоть пытаются изо всех сил. И много еще тех, что не пытаются вовсе, так что и не разберешь, кто в самом деле там был, кто не был и может не будет никогда, а кто побывал, но решил смолчать. «Радуйтесь, вы уже там, куда все стремятся» – гласит дорожный щит на въезде, но заявить легко, признаешься самому себе, несколько смущенный такою прямотой. И меняешь маршруты в поисках подтверждений, и вздрагиваешь от неловкости, натыкаясь на рваную трещину в бетонной плите, похожую на вопросительный знак, на взрослый безжалостный взгляд мальчишки-газетчика, которому отвечаешь сквозь зубы, или на вовсе уж откровенное: «Город М. – это Черный Пеликан» – краскою на стене, где-нибудь в глухом переулке. Так легко тогда отчаяться и замкнуться в себе, не рискуя разочаровываться более, хоть наверное неизвестный вестник-граффити рассчитывал на обратное. Соглашаешься: то ли ты не понял с первого раза, то ли он так и не смог объяснить толком. Проклинаешь чью-то небрежность, а внутри грызет: вдруг ничего больше и нет? Почему так зыбки здешние поверья? Кто пророки их, проповедники, кто их разносит по свету? У кого ни спросишь, лишь покачают головой, уходя от разговора, и только немногие скажут с сомнением: может быть, маленькие синие птицы? Жаль, что их давно уже никто не видел…

Я бродил по улицам до темноты, свыкаясь с городом и будто поддаваясь его власти, кружил в запутанных переулках, готовый на любое ребячество чуть только появится повод, и, за неимением такового, просто всматривался в камень зданий вокруг, словно испрашивая совета или интересуясь праздно: они знают, что я уже тут? Откликов было не различить, но унывать не приходилось – ожидания связывались не с ними, а осмысленность действий придавала достаточно сил. Я уставал и сбивал ноги, но относился к этому легко, а на третий день решил наконец, что новая территория изучена неплохо, и вот тут-то приуныл по-настоящему – осознав вдруг, что цель моя от этого не становится ближе, а главное – мне никак не приходит в голову, что бы такого предпринять еще. Тут правда подоспела хорошая новость – в одной из газет я увидел свое объявление, перепечатанное из купона, и загорелся моментальной надеждой, но результат оказался смехотворен: на мой сигнал откликнулся лишь один человек – моложавый проходимец, вызвавший меня в холл и потративший зазря битых полчаса, пытаясь продать сначала книжонку с пособиями по врачеванию, а потом еще и какую-то жидкость, обладающую будто множеством целебных свойств. На мой прямой вопрос о Юлиане он забормотал что-то невнятное, и я, не дослушав, пошел прочь под пристальным взглядом портье, весь в негодовании и расстройстве.

Других желающих прийти на помощь так и не нашлось, и ближе к полудню стало ясно, что мое намеренье заходит в тупик. Даже воздух вокруг словно преисполнился отчужденности, в которой, как в рыхлом облаке, могут увязнуть любые порывы. После, слоняясь по городу, я пытался вернуть себе уверенность, но безуспешно – адресные конторы все так же не давали ответа, иных способов разжиться информацией я не знал, и розыски Юлиана стали представляться очень тяжелым делом – почти столь же безнадежным, как о них предупреждал Пиолин.

Воспоминание о Пиолине вовсе испортило настроение, я даже выругался вслух, застыв посреди улицы – выругался и воровато оглянулся по сторонам, морщась от неловкости. Никто не расслышал или просто не подал вида, все спешили мимо по своим делам – от трамвайной остановки к бакалее и молочной, из аптеки – дальше по тротуару, из здания банка… Стоп!

Перед глазами словно блеснула молния: мне показалось, что из банка напротив вышел не кто иной, как Юлиан – вышел и теперь спешит прочь, не дожидаясь, пока я очнусь от столбняка. Я сделал глубокий вдох, потом еще один и, почувствовав, что прихожу в себя, бросился за ним прямо перед носом у трамвая, вглядываясь и сопоставляя на ходу. Все было похоже – и походка, и разворот плеч; жаль конечно, что