Читать книгу "На ловца и зверь бежит - Марина Серова"

— Василий Захарович, — без лишних вступлений начал Гарулин, — я вас, как вы догадываетесь, пригласил не для того, чтобы о магазинах говорить. Вы, я надеюсь, и так уже в курсе дела. Я вас позвал по другому делу, догадываетесь, по какому? — Гарулин изобразил подобие улыбки.

Улыбка вышла довольно саркастичной, он никак не мог простить Пуговицыну его смешной неуклюжей интеллигентности и излишней разборчивости в средствах.

Прежде чем ответить, Пуговицын как-то жалко скривил в ответной улыбке узкий бесцветный рот, точно прорезанный бритвой.

— Ничего определенного сказать пока не могу, — Василий Захарович с опасением взглянул на Гарулина, — если не считать, что мы засекли звонок. Звонили из редакции. Мы определили, что это редакция «Тарасовских известий».

— Значит, нашелся какой-то вшивый писака, который меня шантажирует. Это все, что ты можешь мне сообщить?

От разочарования и волнения Гарулин лихо перешел на «ты». Впрочем, он мог позволить себе любую вольность, которая в данном случае воплощала как бесцеремонность, так и доверительность.

— Именно так, — бесстрастный Пуговицын, скрытно наслаждаясь произведенным эффектом, тем не менее нервно покусывал губы.

Скромно опустив глаза, он продолжил, воспользовавшись минутной паузой:

— Аркадий Вадимович, вы хоть сумму-то назвать можете, которую запросили?

— Тебе-то что до этой суммы? Скажу только, что немалая. Нужно хотя бы об авансе договориться, что ли. Время потянуть. Сам ведь понимаешь, если что в печать просочится, нам хана. Да и тебе тоже, не думай, что сухим из воды выйдешь. И Люкину это не с руки. Недоволен он будет страшно, я уж не говорю о людях из обладминистрации… Полетят тогда головы.

— Что же вы собираетесь делать? — осмелился спросить Пуговицын.

— Это я у тебя должен спрашивать, ты ведь у нас умник-разумник. Пока этот хренов писака вокруг да около ходит, а мы время тянем, нужно успеть проверить каждого, кто в этой газетенке бумагу марает, и раздавить гниду, — с леденящей злобой закончил Гарулин и, прищурившись, склонил голову набок, очевидно, что-то прикидывая в уме.

— А все-таки, Аркадий Вадимович, как вы думаете, кто документы стащил? Ведь наверняка свои?

— А может, ты спер, — подозрительно усмехнулся Гарулин. — Мало того, что воруете, суки, да еще и подставляете, рубите сук, на котором сидите. Ну, ничего, я разберусь, в бараний рог согну.

Пуговицын настолько растерялся от прямой инсинуации Гарулина, что ничего не успел возразить, слова застряли в его пересохшем от страха горле, и прежде чем он смог опомниться, Гарулин властно произнес:

— Ладно, иди, займись работой, а я сам решу, как быть. И рот на замке держи.

— Да что вы, Аркадий Вадимович, неужели я кого оповещать буду, — в голосе Пуговицына зазвучала наигранная укоризна.

Когда он покинул кабинет, генеральный погрузился в задумчивость, из которой его вывел приход секретарши.

Она поставила на журнальный столик поднос с кофейными приборами и тостами и, налив кофе в чашку, услужливо поднесла ее Гарулину, доверительно шепнув ему на ухо, что пришла Синчугова.

Дождавшись, когда секретарша уйдет, и отхлебнув кофе, Гарулин встал и, заложив руки в карманы, широким шагом вышел из кабинета. Сопровождаемый недоуменным взглядом Риты, он направился в бухгалтерию.

Не входя внутрь, а прислонившись к косяку, он незаметно оглядел помещение, где, кроме бухгалтеров, за компьютерами работали сотрудники отдела статистики. Молча Гарулин бросал взгляды поверх голов сосредоточенных работников, которые, даже не видя своего генерального директора, затылками ощущали флюиды его властного недовольства.

Синчугова сидела к нему вполоборота, оживленно болтая с замом главбуха.

— Галина, зайди на минутку, — приказал Гарулин.

Синчугова обернулась. Ее резкие жесты сменились оцепенением, фамильярная улыбка застыла на красивом побледневшем лице со вздернутым носиком и ямочками на щеках.

Не дожидаясь Синчуговой, Гарулин вернулся в кабинет и занял свой вращающийся кожаный трон. Но прошло еще по крайней мере пять минут, прежде чем в дверь постучали.

— Входи, что это ты такая церемонная стала? — насмешливо откликнулся Гарулин на деликатный стук в дверь.

— Привет, ты, как всегда, нетерпелив, — Синчугова кокетливо взмахнула ресницами и, не глядя на Гарулина, села на один из стоящих напротив стола стульев.

Однако ее правая нога, заведенная на левую, заметно нервно подрагивала. Ее мнимо уверенные, самодостаточные жесты являлись не очень удачной ширмой для бурлящего в ней раздражения и страха. Она достала из сумочки пачку «Мор», зажигалку и закурила, каждым движением глаз и рук подчеркивая свое право на эмансипацию.

— Ты сегодня хоть куда! — Гарулин окинул ее высокомерно-оценивающим взглядом.

Нужно заметить, что Аркадий Вадимович был тонким ценителем женского шарма и элегантности.

На Синчуговой была черная блузка и безупречного покроя костюм в «куриную лапку». Мини-юбка позволяла оценить юную красоту ее стройных ног, обутых в высокие ботинки.

— Это все, что ты мне хотел сказать? — пренебрежительно кинула она, хотя ее голос выдавал скрытую обиду.

— Нет, цыпонька, я спросить тебя хотел, не ты ли, сука, бумаги сперла, — он сверлил ее ненавидящим взглядом, больше не прячась за ненужной теперь завесой набивших оскомину комплиментов.

— Аркадий Вадимович, — насмешливо засюсюкала Синчугова, — откуда такие возмутительные подозрения? — Она вытянула вперед правую ногу, игриво покрутила ступней, встала и, подойдя к столу, стряхнула пепел в бронзовую пепельницу.

Фривольно перегнувшись через стол, она выдохнула в лицо Гарулину со змеиным ехидством:

— А все-таки жаль, что эта мысль не пришла мне в голову, ты не находишь, Аркадий?

— Сядь, а то я сам тебя усажу, — ледяным тоном произнес Гарулин.

Он старался сохранять непроницаемый вид, но Синчугова видела, как его мутные белки постепенно наливались кровью.

— Ты нервничаешь, Аркаша? — не унималась язвительная Синчугова.

Она стояла все в той же позе, оперевшись о стол ладонями широко расставленных рук и глядя прямо в лицо Гарулину, уничтожающе сверля его своим взглядом.

Гарулин молча и невозмутимо наблюдал за спектаклем, разыгрываемым своей бывшей любовницей.

Наконец губы Синчуговой растянулись в ядовито-притворную улыбку, и, склонив голову набок в знак насмешливой снисходительности, она сказала:

— Тебе сейчас в самый раз липового отвара принять, а ты кофе хлещешь. Кстати, нельзя ли и мне вкусить от даров Бразилии?

Но прежде чем она успела отойти от стола, Гарулин схватил ее за лацканы пиджака, свирепо притянул к себе, а потом грубо швырнул на стул. Он уже тяжело дышал, на его лице застыла гримаса гневного отвращения. Он смог только выдавить из себя: