Читать книгу "Верни мне любовь. Журналистка - Мария Ветрова"

— В общем, разберешься… Давай, детка, вперед и с песней… — страдальчески усмехнулся Григ.

Опомнилась я только на пороге его кабинета — в точности как в далекий-предалекий день нашего знакомства. И, повернувшись, вновь точно так же, как тогда, встретилась наконец с ним взглядом — совсем не злобным, а грустным и… и мягким.

— Ты хочешь сказать, что я должна перебраться… в ее кабинет?..

— Конечно, — улыбнулся Григ. — Ты же не и. о., это сразу и постоянно.

— Вот так вот сразу? — все еще не верила я происходящему.

— Вот так вот сразу, — подтвердил мой бывший муж.

6

Так же, как большинство сотрудников нашей конторы, я недолюбливала Оболенского. Не из черной зависти, а за присущее ему высокомерие по отношению к коллегам, которое он даже не трудился скрывать. И ничуть не удивилась почти демонстративной неохоте, прозвучавшей в его «Ну давай…» в ответ на просьбу поговорить.

Пристроились мы с ним в одном из самых глухих уголков редакции, под разлапистой пальмой, в самом дальнем от кабинета главного редактора коридоре. Во-первых, тут можно было курить, во-вторых, имелся широкий подоконник для сидения, в-третьих, по негласной традиции никто и никогда не навязывал свою компанию здешним посетителям, справедливо полагая, что люди уединились не просто так, а для секретного разговора.

Совершенно неожиданно для себя я начала вовсе не с того, с чего собиралась, а с вопроса о тете Вале, которую уже должны были оповестить о случившемся.

— Эта ваша маленькая идиотка… Как ее там?.. — На мгновение лицо Корнета исказила злобная гримаса.

— Аня?

— Аня, Маня, Таня… Оповестила ее с порога, ну а остальное — сама додумывай… Словом, хотя ее сестра оклемалась, Валентины сегодня не будет… Ты меня что, из-за этого сюда заволокла?

Виталий подозрительно глянул на меня и пожал плечами.

— Нет…

И я перешла к сути дела. По мере нашего разговора вечная ироничная масочка, с которой Корнет перемещался, как правило, по конторе, к моему огромному облегчению, постепенно сползала и, наконец, сползла совсем. Лицо из-под нее показалось самое обычное, человеческое, никакой гордыней не отмеченное… Надо же!

— В этом что-то есть… — пробормотал Виталька, когда я умолкла. — Я имею в виду твою мысль насчет внешних обстоятельств… Ну а Калинин — чтобы вообразить этого потливого труса убийцей, надо, по-моему, обладать вконец извращенным воображением… Я, кстати, и не собирался докладывать Потехину насчет Милкиного брака. Так что успокой эту тварь дрожащую… Наверняка ведь сам тебя просил утрясти со мной эту проблему!

— Вовсе нет! — возразила я, решив не вдаваться в подробности.

— Ну ладно… Вернемся к нашим баранам. Ты сама-то как представляешь — с чего начинать? С личных знакомых или, скажем, с Людкиных самых скандальных статей, по которым у нас были судебные процессы?

Это было что-то новенькое! Не припомню случая, чтобы великий Оболенский снизошел до совета со своими коллегами! Надо полагать, знак уважения ко мне, грешной?

Надеюсь, когда я заговорила, изумление в моем голосе все же не прозвучало.

— А много было к ней судебных исков? Лично я помню всего два, причем один и вовсе дурацкий… По той статье, где она указала реальный возраст певицы, а та взбеленилась, поскольку косила под нимфетку…

Мысленно что-то перебрав, Корнет кивнул головой:

— Точно! А я как раз про эту-то и забыл… Следовательно, всего за последние пять-шесть лет — четыре… И кстати, нимфеточку ты зря недооцениваешь: эти шлюшки при всей своей субтильности мстительны, как слонихи. Если помнишь, после Милкиной статьи карьера певицы довольно быстро пошла к закату. Вполне можно увязать то и другое… Надо понимать так, что ты предлагаешь начать с газетных проблем?

Я кивнула.

— Личная жизнь Милы тебя все равно приведет сюда. В сущности, ничего и никого, помимо конторы, у нее не было, сам знаешь… В том числе мужики…

Мой язык, во всяком случае до такой степени, редко опережал сознание. Едва брякнув насчет мужиков, я сообразила, что автоматически включаю в число подозреваемых своего собеседника, и, к немалому моему ужасу, почувствовала, как меня бросило в краску. Но только ли Корнета?.. А как насчет самого Грига?.. При этой мысли мое сердце мгновенно екнуло и тоскливо заныло. Как… как я могла такое брякнуть?! Ведь и Корнету наверняка известно про отношения Людмилы с Гришаней, да еще, боюсь, куда больше, чем мне… Ему всегда все известно! Как же я пожалела в тот момент, что пошла на поводу у тетушки и вообще затеяла этот разговор!..

Но Оболенский, надо отдать ему должное, отреагировал вполне достойно. Конечно, ироничная ухмылочка на его физиономии снова мелькнула, но заговорил он вполне спокойно, почти безразлично и как-то по-деловому.

— Ну о себе-то я точно знаю, что ни сном ни духом… То, что было у нее с кем-то десяток лет назад, думаю, вообще можно не учитывать. Тут речь не только обо мне, думаю, ты в курсе.

Я облегченно перевела дыхание и поспешно закивала. Значит, Корнет считает, что Милкин роман с главным редактором никакого продолжения после нашего развода не имел, — и слава богу! В тот момент я бы скорее согласилась сдохнуть на месте, чем проинформировать его об истинном положении вещей…

— Ну и славно, — ухмыльнулся он. — Таким образом, пора сосредоточиваться на скандальных статейках убиенной… Прости! Да, кстати… — Он полез во внутренний карман своей ветровки, которую не снимал даже в жару, и достал какой-то листочек. — Потехин просил тебе передать. Вместе с уверениями, что это необходимая формальность, а не свидетельство того, что ты подозреваемая номер один.

Спустя секунду у меня в руках оказалась первая в моей жизни повестка в нашу районную прокуратуру, в которой мне предлагалось явиться в двенадцатый кабинет завтра в девять тридцать утра.

Очевидно, на моем лице в этой связи отразилось что-то эдакое, потому что Корнет вдруг проявил сочувствие:

— Ну-ну… Не расстраивайся, это действительно обычная формальность. Не думаю, что Николаю придет в голову заподозрить в убийстве Людмилы ее лучшую подругу…

Однако, подняв глаза и посмотрев на Оболенского, я обнаружила, что, вопреки сочувствующим интонациям, смотрит он на меня с интересом, даже не пытаясь это скрывать. Мои колебания не были долгими. В конце концов, если мы хотим достичь результата, если мы этого действительно хотим, главное условие такого необычного сотрудничества — абсолютная честность друг с другом… Даже если при этом испытываешь ощущения человека, бросающегося с обрыва в ледяной омут.

Я крайне редко поступаю очертя голову, но тут… Видит Бог, я просто не могла допустить, чтобы следствие по убийству Милки окончилось ничем или случилось и вовсе ужасное — пострадал невиновный. Кроме того, я понимала: чем дольше это проклятое следствие будет длиться, тем больше грязи, да и просто неприятных и не подлежащих огласке подробностей о жизни каждого из нас всплывет на поверхность. Станет, как говорят теперь слишком часто, достоянием гласности. А возможно — кто это может знать? — и сломает кого-то из нас необратимо, навсегда.