Читать книгу "Казнь Шерлока Холмса - Дональд Томас"

— Я испытываю ужасную вялость: пища отягощает желудок, аппетит пропал, — вздохнул мой друг.

Бывший капрал воззрился на своего узника, совершенно сбитый с толку:

— Так чего же вы желаете, сэр?

— Сбежать отсюда я не могу, а у вас нет полномочий, чтобы меня освободить, — медленно проговорил Холмс. — Но вы можете облегчить мои последние дни. Я нуждаюсь в очень простом снадобье. В течение всего отпущенного мне срока я хотел бы ежедневно получать пакетик пастилок из активированного угля, которые продаются в любой аптеке. Надеюсь, они весьма улучшат мое самочувствие.

После объяснения, происшедшего между заключенным и надзирателем, эта просьба показалась настолько ничтожной, что у Макайвера мелькнуло подозрение: как человек, осужденный на смерть, но при этом умудрившийся подчинить себе тюремщика, может просить о такой чепухе?

— Это все? — спросил капрал с сомнением в голосе.

— Пока да, — ответил Холмс. — Потом будут и другие небольшие поручения. Но не беспокойтесь, вы ничем не рискуете. Подвергнув вас опасности, я ничего не выиграю.

Макайвер едва не рассмеялся от облегчения.

— Разумеется, я принесу вам запас угля, которого хватит на неделю или две. Это пустяк. Скажу, что принес пастилки для себя. И воду вы будете получать, когда пожелаете. — Внезапно его лицо снова омрачилось. — Только откуда мне знать, что вы никому ничего не расскажете?

— Даю вам честное слово, — процедил Холмс ледяным тоном. — Я всегда и при любых обстоятельствах держу свои обещания. Даже когда имею дело с профессором Мориарти и ему подобными. К тому же, предав вас, я не увеличу своих шансов на спасение. Поэтому, пока вы выполняете мои маленькие просьбы, вам ничто не угрожает.

В тот вечер Макайвер перед уходом незаметно для других надзирателей принес Холмсу стакан воды. Через несколько минут в камеру вошел ни о чем не подозревающий Креллин с раствором скополамина. Убрав на ночь прикроватный стол со стулом, мрачный детина повернулся к своему узнику и проследил за тем, чтобы тот проглотил зелье до последней капли. Человек, которому Холмс хоть раз демонстрировал ловкость своих рук, не усомнился бы, что сыщик выпил воду. Действительно, добрая половина наркотика была выплеснута под одеяло.

Ночью, когда газовые рожки потухли и блеск их металлических раструбов померк, как заходящее солнце, Креллин уснул, навалившись на стол. Стоявшая на полу масляная лампа зашкварчала и медленно погасла. Воцарилась тьма. Холмс, стараясь не шуметь, стал нащупывать швы старого матраса. До рассвета с помощью зубов и ногтей ему удалось проделать в нем прореху около нескольких дюймов в длину. Дыру скрывала складка холстины, а если ее и заметят, не беда — видавший виды тюфяк вполне мог прохудиться. Но все-таки Холмс надеялся, что обыскивать его не станут: ведь он цепью прикован к стене, еженощно выпивает порцию скополаминовой микстуры, находится под непрестанным наблюдением в запертой изнутри и снаружи камере, а ключи хранятся в недосягаемом для него месте. Ему ничего не приносят, кроме питья и еды, да и ту нарезают заранее, чтобы он обходился без вилки и ножа. С точки зрения тюремщиков, прятать узнику совершенно нечего.

Закончив работу, Шерлок Холмс опустил голову на подушку и задумался. Его ждало трудное восхождение на гору, казавшуюся неприступной. Выбраться из камеры — это только начало. Выйти из здания по тюремным коридорам невозможно: повсюду дежурят караульные, и первый пост выставлен всего в нескольких шагах от двери. Оставалось одно — преодолеть шестьдесят футов гладких гранитных стен, которыми обнесен плац. Враги знали Шерлока Холмса как детектива, но его частная жизнь была для них тайной за семью печатями. Сыщик никогда не предавал огласке, что он, помимо прочего, неплохой химик, а также последователь Паганини и знаток полифонической музыки. Недруги не догадывались и о том, что Холмс опытный скалолаз, который штурмовал ледяную вершину горы Маттерхорн, прозванной Вдовьей. С первого раза она ему не покорилась, но он был одним из немногих, кто вернулся из экспедиции живым.

Однако свои надежды Холмс связывал не с химией, не с музыкой и даже не с альпинизмом. Никто в мире не смог бы соревноваться с ним в знании литературы о преступлениях и расследованиях. Книги, занимающие полки обширной библиотеки на Бейкер-стрит, показались бы Милвертону и его шайке скучным чтивом. Но сыщик знал их едва ли не наизусть.

Две-три страницы этого собрания были посвящены Генри Уильямсу — человеку, который в детстве чистил трубы, а повзрослев, стал взломщиком. Холмс читал о его деле шестидесятилетней давности и даже посетил старика на смертном одре. Тогда-то Генри Уильямс, чьи приключения украшают двадцатую главу «Ньюгейтских хроник», и открыл моему другу секреты своего мастерства. В те годы, когда кража со взломом еще каралась смертной казнью, он был приговорен к повешению и сидел в той самой тюрьме, где сейчас томился Холмс. Уильямс избежал виселицы, став единственным заключенным, перебравшимся через страшные стены Ньюгейта.

Могильное безмолвие

Благодаря моральному убожеству Милвертона и его приспешников Холмс получил отсрочку до прибытия «свидетелей», желающих насладиться красочной сценой убийства. Времени у него было немного, однако он знал, что момента, благоприятствующего свершению задуманного, нужно еще дождаться. Второго шанса у него не будет. Холмс собирался бежать в ночь дежурства Креллина, после того как Макайвер покинет свой пост, — детектив не хотел причинять зла капралу. Это был единственный человек в тюрьме, которого мой друг смог себе подчинить и в котором нуждался. Какие бы подозрения ни посещали отставного солдата, он не смел сообщить о них Креллину или Милвертону из страха, что Холмс расскажет им его историю. Тюремщик и узник были неразрывно связаны соглашением о молчании.

Через два дня узник сумел разобрать слово, оброненное одним из молодчиков в краденом мундире тюремного караульного. Оно подсказало Холмсу, что ближайшим вечером в Ньюгейт прибудет сам Милвертон. Значит, к следующему утру старшине приказано готовить виселицу. Теперь в распоряжении моего друга оставалась только одна ночь, чтобы освободиться или погибнуть: если ему суждено умереть, он заберет на тот свет Милвертона и как можно большее число его сообщников. Некогда с той же решимостью Холмс вышел на бой с профессором Мориарти у Рейхенбахского водопада. Тогда мой друг сказал, что его жизнь — вполне умеренная плата за искоренение такого зла.

Макайвер завершил свое дневное дежурство в камере. В продолжение ночи ему вместе с другим надзирателем предстояло нести вахту в коридоре: они должны были спать по очереди и при необходимости прийти на помощь Креллину. Незадолго до смены караула капрал принес стакан приторного маслянистого раствора.

— Воды, если можно, — тихо сказал Холмс. — Вкус этого зелья так же неприятен, как и его действие.

Нервы тюремщика были истощены. Он не мог выносить тяжелого, пронзительного взгляда заключенного, вероятно, потому, что знал о назначенной на утро казни. Когда Макайвер отошел, чтобы налить воды, Холмс на случай, если его увидит кто-нибудь другой, поднес стакан скополамина к губам и запрокинул голову, словно решив выпить всю жидкость залпом. Прежде чем охранник обернулся, сыщик стремительно выплеснул микстуру в щель между стеной и кроватью. Омерзительное пойло лишь намочило ему губы, сообщив дыханию кисло-сладкий запах. Макайвер подал пленнику стакан воды. Догадывался ли капрал о том, что скополамин не выпит? Да так ли важно, принял заключенный снотворное или нет, если он скован цепью и находится под постоянным надзором? В конце концов, микстура предназначалась лишь для того, чтобы приговоренный не проявлял беспокойства. А он всегда бывал на удивление сдержан.