Читать книгу "Мой Михаэль - Амос Оз"

Тридцать или сорок студентов собрались на вечеринку. Большинство из них были геологи, и только несколько — студенты-первокурсники с кафедры ивритской литературы. Моя лучшая подруга Хадасса пришла с мужем и подарила мне картину Абеля Пана, портрет старой женщины из Йемена. Несколько старинных друзей отца, сложившись, вручили нам деньги. Брат Иммануэль прихватил с собой из кибуца семерку молодых парней. Они подарили позолоченную вазу. Иммануэль и его друзья старались организовать веселье, но присутствие студентов смущало их.

Затем поднялись два молодых геолога и по очереди читали очень длинный, невнятный, утомительный диалог, где проводились параллели между сексом и геологическими слоями. Свое произведение они напичкали грубыми намеками и двусмысленностями — и все это для того, чтобы развеселить нас.

Сарра Зельдин, у которой я работала в детском саду, принесла в подарок сервиз. Пара влюбленных в голубых одеждах была изображена на каждом предмете, окантованном золотой полоской. Сарра обнялась с моей матерью, и они расцеловались. Между собой они говорили на идиш, беспрерывно при этом качая головами.

Четыре тетушки Михаэля, сестры его отца, уселись вокруг стола, уставленного бутербродами, и с оживлением беседовали обо мне. Они и не пытались понизить голос. Я им не нравилась. Все эти годы Миха был ответственным, дисциплинированным парнем, а вот теперь он наспех женится, что может дать повод для гнусных сплетен. Шесть лет была тетя Женя помолвлена в Ковно, шесть лет, пока наконец согласилась выйти за своего первого мужа. Подробности тех сплетен, что могут возникнуть из-за нашей спешки, тетушки излагали по-польски.

Мой брат и его друзья из кибуца перебрали в выпивке. Они расшумелись. На разные лады громко распевали: «Пересохло наше горло». Развлекали девушек, и те смеялись взахлеб, задыхаясь от смеха. Студентка-геолог по имени Ярдена, с золотыми волосами, в платье с серебряными блестками, сбросив туфли, стала плясать бурный испанский танец. Все гости ритмично хлопали. Мой брат Иммануэль разбил в ее честь бутылку с апельсиновым соком. А затем Ярдена взобралась на стул и, держа в руке рюмку с ликером, спела популярную американскую песню о безответной любви.

Я должна написать и об этом: когда вечеринка заканчивалась, мой муж решил неожиданно поцеловать меня в затылок. Подкравшись сзади, он приблизился ко мне. Может, его друзья-студенты надоумили его. В ту минуту я держала в руке полный бокал вина, переданный мне братом. Когда губы Михаэля коснулись моей кожи, я вздрогнула от испуга. Вино выплеснулось на мое белое свадебное платье. И на коричневый костюм тети Жени тоже брызнуло вино. Важна ли эта подробность? С того, самого утра, когда моя хозяйка госпожа Тарнополер говорила со мной о том, что я кричу по ночам, не оставляют меня предзнаменованья. Это так похоже на моего отца. Отец был человеком, который вслушивался. Он жил так, будто жизнь — это предварительный курс, из которого извлекают уроки, приобретая опыт на будущее.

X

В конце недели подошел ко мне мой профессор, чтобы поздравить меня. Случилось это в коридоре здания «Терра Санкта», в перерыве между двумя частями его ежедневной лекции о творчестве Авраама Мапу. Добрые вести — он слышал, что молодая госпожа создала новый дом в Израиле. Так вот, он желает госпоже, чтобы дом ее был воистину еврейским — человечным Домом. И в этом пожелании заключены и все другие добрые слова, потому что они вытекают из сказанного. Чем занимается счастливый молодожен? Геологией? В таком сочетании сокрыт и символический смысл: и литература, и геология проникают в тайные глубины, дабы извлечь на поверхность погребенные клады. Будет ли молодая госпожа продолжать занятия? Если так, это доставит ему огромную радость, ибо его студенты дороги ему, как собственные дети.

Мой муж купил просторный книжный шкаф. Книг у нас пока немного. Двадцать или тридцать томов. Но с годами книг прибавится. Он мечтает, чтобы в нашем доме была одна стена, вся уставленная книгами. А пока книжный шкаф почти пуст. Я принесла из детского сада Сарры Зельдин несколько фигурок, сделанных мною, — игрушки из проволоки и раскрашенного пальмового волокна. Я расставила все на пустых полках.

Испортился котел, из которого подавалась горячая вода. Михаэль попытался его исправить. Он рассказывал, что в детстве собственноручно чинил протекающие краны в доме отца и в квартирах тетушек. Но на этот раз он не справился. Может, даже усугубил поломку. Был вызван сантехник, красавец-парень, уроженец Северной Африки, который мигом починил котел. Михаэль переживал свою неудачу. Он стоял, молчаливый, будто мальчишка, получивший нагоняй. Мне нравилась его растерянность. А сантехник сказал:

— Вы — чудесная молодая пара. Много я с вас не возьму.

Поначалу я могла заснуть по ночам только при помощи снотворного. Когда исполнилось мне восемь, брат мой Иммануэль был переведен из нашей общей детской, и с тех пор я всегда спяла, одна в комнате. Мне казалось странным, что Михаэль закрывает глаза и спит. До нашей первой ночи я никогда не видела его спящим. Обычно он укрывался с головой, так что его и не видно. Временами я должна была напоминать себе, что ритмичное клокотанье — это его дыхание, и отныне нет в целом мире для меня человека ближе его. И на новой нашей двуспальной кровати, купленной за бесценок у прежних хозяев квартиры, я по ночам ворочалась с боку на бок до самого рассвета. Кровать была украшена замысловатой резьбой, сверкающей коричневым лаком. Ширины она была необъятной, как и все старинные постели. Настолько широка, что однажды я по ошибке подумала, что Михаэль поднялся и неслышно вышел. А он лежал, свернувшись, у другого края.

Будто наяву, они выступили из сумерек. Пришли прекрасные и безмолвные. Явились смуглые, молчаливые, гибкие …

Я никогда не желала, чтобы мой мужчина был неуемным дикарем. За что свалилась на меня эта напасть? Девочкой я всегда представляла себе, что выйду замуж: за молодого ученого, которого ждет мировая слава. На цыпочках войду я в его кабинет, обставленный в строгом стиле, поставлю стакан чаю на один из тяжелых немецких томов, рассыпанных по столу, вытряхну пепельницу, неслышно закрою жалюзи, чтобы он и не заметил. И на цыпочках уйду. И если бы набросился на меня мой муж:, как умирающий от жажды, мне было бы стыдно перед собой. Но Михаэль отнесся ко мне так, будто я — хрупкий сосуд, будто я — лабораторная пробирка, которую он держит в пальцах, с чего бы мне обижаться? Ночью я вспомнила его груботканное теплое пальто, которое было на нем в тот вечер, когда мы шли из кибуца Тират Яар к автобусной остановке на иерусалимском шоссе. И ложечку, которой играли его пальцы в буфете «Терра Санкта», я вспоминала в наши первые ночи.

Чашечка кофе дрожала в моей руке, когда я спросила своего мужа в одно из этих утр — глаза прикованы к выщербленной половице — хороша ли я как женщина? Он задумался на секунду и ответил, как отвечают на академические вопросы, что судить не в состоянии, потому что других женщин не знал. Откровенно ответил мне Михаэль, но почему же не унялась моя дрожь, и кофе расплескался, оставив пятна на новой скатерти?

Каждое утро я жарила двойную яичницу. Варила кофе на двоих. Михаэль нарезал хлеб.