Читать книгу "Прекрасное разнообразие - Доминик Смит"

— Он просил передать спасибо за хлеб, — солгал я.

Потом я взял блюдо с сэндвичами и повел Макса с Беном на лужайку перед домом.

9

Когда я заканчивал седьмой класс, в церкви школы Святого Иоанна устроили научный фестиваль. Там была выставка вещей, сделанных учениками, а кроме того, готовилась викторина, в которой я принимал участие.

Пока мы ехали туда через весь город в нашем «олдсмобиле», отец продолжал меня натаскивать.

— Какой элемент стоит первым в периодической таблице? — спрашивал он, и при этом я видел его прищуренные глаза в зеркале заднего вида.

— Водород, — отвечал я.

— Правильно! — поддерживала мама.

Отец начинал всегда с простых вопросов: о соединении воды и глюкозы, о природе фотосинтеза и тому подобном.

— Кто считал, что Солнце находится в центре Вселенной, — Птолемей или Коперник?

— Коперник.

— Правильно. — Он расправил складку на рубашке и сказал: — Ну что ж, понеслись дальше. В чем различие между эндотермической и экзотермической реакциями?

Я чуть помедлил с ответом, разглядывая воробьев, сидевших на ограде. Мне было не по себе.

— Это связано с теплом.

Отец ударил рукой по приборной панели и воскликнул:

— Точнее!

Мама посмотрела на него с беспокойством.

— Эндотермические реакции проходят с поглощением тепла, а экзотермические — с его выделением.

— Точно! — радостно подтвердил отец. — Почему, по Эйнштейну, ничто не может двигаться со скоростью большей, чем скорость света?

— Пап, они не будут меня спрашивать об общей теории относительности Эйнштейна. Это же викторина для седьмого класса.

— Хорошо, тогда поговорим о Ньютоне. Он как раз на уровне седьмого класса.

Это продолжалось долго. Когда мы добрались наконец до школы, я был уже вымотан. Я достал из багажника «олдсмобиля» свое произведение, изготовленное для выставки. Это был сделанный из папье-маше вулкан, оборудованный настоящим насосом, питавшимся от батарейки. При нажатии кнопки он начинал изрыгать магму и лаву. У подножия вулкана располагалась маленькая деревенька, которую в конце концов затопляла желатиновая лава. Я сам придумал этот экспонат; отец не возражал, несмотря на то что модель казалась ему слишком простой; он думал исключительно о викторине по естественным наукам. Мы вошли в зал, и я уселся за маленький столик. До викторины оставалось еще два часа, и все это время я сидел и отвечал на вопросы учеников и их родителей насчет вулканов и демонстрировал им свой насос. Зал постепенно заполнялся детьми и их экспонатами: здесь была и рассеченная лягушка в соляном растворе; и сооруженный из палочек от мороженого мост, способный выдержать вес десяти томов энциклопедии; и работавшая на батарейках ветряная мельница; и насекомые в застекленных коробочках, в том числе тарантулы и скорпионы; и приборы, демонстрирующие химические реакции, например с сухим льдом. Дариус Каплански — ученик, на которого школа возлагала большие надежды, — притащил лабиринт с мышами. Мышей было три. Одну из них с детства мучили паразиты, другая была нормальная, а третью заставляли каждый день по часу слушать музыку Моцарта. Дариус объяснил слушателям, что поклонница Моцарта каждый раз выигрывала бег по лабиринту. Продемонстрировав это, Дариус сказал:

— Успех зависит от сбалансированности нервной системы, а он в свою очередь зависит от симметрии в прослушиваемой музыке.

Я сидел и смотрел на свою студенистую лаву и думал о том, как банально то, что я придумал. Правда, я думал еще и вот о чем: все три мыши совершенно одинаковые и какая из них побеждала, понять невозможно, так что вся эта штука могла оказаться просто обманом. Кроме того, я подозревал, что весь этот эксперимент придумал отец Дариуса, психиатр.

Я смотрел, как Дариус поглощает пончики, посыпанные сахарной пудрой, и болтает с посетителями, столпившимися вокруг его лабиринта. Лицо у него было немного женственное: полные красные губы, длинные ресницы, а волосы гладкие, разделенные на прямой пробор. Его ботинки были начищены до зеркального блеска. Когда нас позвали на сцену, я оценивающе посмотрел на Дариуса. Вся его фигура выражала непоколебимую уверенность в себе.

— Удачи! — сказал я ему.

Он не без опаски улыбнулся в ответ.

Мои родители сидели в первом ряду. На отце была новая черная рубашка с короткими рукавами — последняя попытка мамы сделать его элегантным. Участники викторины поднялись на сцену. Тут были девочка из школы «Святого сердца», которая улыбалась, показывая брекеты, курчавый мальчик в галстуке, толстый парень в бейсболке с надписью «Доджерс» и, наконец, безмятежный Дариус. Мы расселись за длинным столом, словно собирались принять участие в соревновании по скоростному поеданию пирожков.

Викторину вел отец Раджмани, мой учитель физики, — индус в круглых очках и с тонкими усиками. В руках он держал стопку розовых каталожных карточек. Задав вопрос, он каждый раз переносил тяжесть тела с пятки на носок. Дариус и я сразу вырвались вперед. Меня самого удивляло, как много я знаю. Я взглянул на отца. Он поднес программку к самому рту, словно собирался ее укусить. Мама кивала и улыбалась каждый раз, когда я правильно отвечал на вопрос. Я знал, какой температуры может достигать молния (70 тысяч градусов по Фаренгейту), знал, что сухой лед — это твердое состояние двуокиси углерода и что самый первый компьютер был сделан в 1946 году. Мы с Дариусом шли вровень, но иногда он успевал поднять руку раньше, чем я. Девочка с кривыми зубами закрыла лицо руками от стыда: она не смогла ответить ни на один вопрос. Парень в бейсболке вскинул руку, когда Раджмани спросил, что значит слово «динозавр»?

— Я думаю, оно значит «страшная ящерица». Так?

— Верно! — ответил отец Раджмани, чувствуя, видимо, облегчение оттого, что еще один ученик ответил хоть на один вопрос.

Я посмотрел на Дариуса. Он разглядывал рубашку розовых карточек, как будто на них нестираемыми чернилами были написаны ответы. Когда мы с ним набрали по двадцать очков, отец Раджмани попросил собравшихся нам поаплодировать. Все остальные участники спустились со сцены в зал и сели рядом со своими родителями. Дариус сидел в кресле, так сильно наклонившись вперед, что голова его почти касалась стола. Мой отец улыбался. Мать взяла его под руку. Сейчас должны были дать первый плод годы домашних тренировок и перекрестных допросов по физике — дело практически в шляпе. Я откинулся на спинку кресла, чувствуя себя уверенно, не напрягаясь и просто позволяя своему мозгу и ДНК сделать то, что им следовало. Там, где Дариус сомневался, я немедленно давал ответ. Если же я не знал ответа, то я мысленно представлял набор возможных ответов и выбирал тот, который казался мне правильным. У меня даже ныла рука оттого, что ее приходилось все время поднимать, но это была приятная боль: связки и мускулы как будто почувствовали свой собственный вес.

— Следующий раздел — астрономия! — объявил отец Раджмани.