Читать книгу "Поребрик из бордюрного камня - Ольга Лукас"

Парад двойников

Покуда Москву украшают чугунными Петрами, Питер заводит у себя Петров натуральных. В смысле — живых, настоящих, переделанных из обыкновенного человека, упакованного в царский мундир. Возле каждой достопримечательности непременно бродит какой-нибудь Пётр.

Достопримечательности побогаче позволяют себе даже прибавить к нему парочку фрейлин или, скажем, сильно исхудавших императриц. Ранг и статус достопримечательности можно сразу угадать по приставленному к ней Петру. В каждом парке, в каждом сквере, возле каждого мало-мальски памятного здания топчется, как часовой, какой-нибудь царь-плотник. Солидные памятники архитектуры могут позволить себе высоких, статных Петров с натуральными густыми усами, прочие ограничиваются скромненькими, в обвислых панталонах, в накладных усах и в преогромных треуголках, то и дело сползающих на ухо.

В местах скопления интуристов очевидцы наблюдали политкорректно чернокожего Петра. То ли это иностранный гость решил устроить маскарад и арендовал царский костюм за 200 долларов в час, то ли это был такой Доктор Джекил Мистер Хайдович — Арап Петра Великого, он же Пётр.

В Москве набор бродящих в толпе VIP-персон прошлого чуть разнообразнее. На Красной площади нередко можно заметить Ивана Грозного, который шаркает в домашних тапочках со стороны Кремля на лобное место — смотреть, как там кого-нибудь казнят.

Следом за ним идут два дюжих стрельца (бывшие Петры, сбежавшие в Москву, где платят больше). Возле мавзолея шныряет юркий Ленин, нарочито картавит и стреляет у граждан папироску за папироской. Николай II извиняющимся тоном предлагает всем желающим сфотографироваться на память. А вот Юрию Долгорукому, кажется, повезло: особых примет у него не было, поэтому изображать его никто не берётся.

Украсим город

В Москве город украшают так: берут много-много чугуна, придают ему какую-нибудь узнаваемую форму и ставят там, где люди ходят. Это означает, что в Москве полная демократия, искусство принадлежит народу, и всякий представитель народа может на фоне этого искусства сфотографироваться. Некоторые москвичи приводят своих иногородних друзей к памятникам и говорят: «Вот. Искусство. Мне принадлежит.» И друзья сразу начинают завидовать, а потом своим односельчанам рассказывают, как зажрались москали и не пора бы им уже и честь знать. Из этих рассказов рождаются мифы о том, что у москвичей дома унитазы из золота и хрусталя, что провоцирует в нестоличном народе ненависть и злобу.

В Петербурге живут люди пугливые и экономные: чугун понапрасну не расходуют, потому памятники делают маленькие, меньше человеческого роста, а поскольку никакой человек не хочет, чтобы памятник ему был меньше его самого, памятники ставят зайчикам, котикам, крыскам и птичкам. Под это дело котики, крыски и птички совсем борзеют и перестают людей за людей считать. Прилетает ворона из глубинки к своей подруге, живущей в питерском дворе, и сразу начинает завидовать. А та еще больше масла в огонь подливает: «А вот это памятник коту Ваське, которого я одним ударом зашибла!» Тут приезжей вороне вообще плохо с сердцем делается.

Там, где для памятника места нет, но глазу всё равно хочется на чём-нибудь отдохнуть, в Москве сажают разные цветы, которых к середине лета становится так много, что их даже не рвут и не продают у метро ушлые бабки.

В Петербурге цветы не приживаются, потому что болото, зато вместо клумб здесь любят устанавливать разные абстрактные композиции. Идет приезжий мимо бывшей клумбы и видит, что из нее трубы торчат и железяки ржавые. «Нехорошо, — говорит, — Некультурно строительный мусор на клумбу класть!» Возьмет да и уворует композицию себе на дачу. А петербуржец — человек тонко чувствующий. Он сразу догадывается, что никакой это не мусор, а чистое искусство. Кто не понимает, что символизируют собой эти трубы и железки — тот бескультурщина и серая масса.

Детские игрушки

Однажды, когда москвич и питерец были детьми, каждого из них навестила фея и спросила: какую игрушку ты бы хотел получить на день рождения? Только подумай хорошенько: игрушка эта во многом определит твою дальнейшую жизнь. Взмахнула волшебной палочкой — и перед детишками развернулась многокилометровая витрина, уставленная самыми соблазнительными штуковинами.

— Вот этого хочу! — радостно закричал москвич и указал толстым пальчиком на вожделенную игрушку.

— Робот-трансформер на колёсиках, с ключиком в попе? — уточнила подслеповатая фея, — Ты хорошо подумал?

— Хорошо! — закричал москвич, подхватил игрушку и убежал во двор — хвастаться. Там, конечно, его поймали старшие мальчишки, робота отобрали, колёсики ему отвинтили, а ключик выбросили — он показался им неинтересным. Маленький москвич поплакал немножко, постучал кулаками в стену собственного дома, хотел даже головой об неё побиться, но тут заметил в траве ключик. Подобрал, пошел дальше — и нашел колёсики. А потом и самого робота увидел — старшие мальчишки оставили его под скамейкой, а сами убежали курить за гаражами.

Робот был целёхонек — а когда москвич вставил ему в попу ключик — побежал по детской площадке без всяких колёсиков. Он же трансформер — ему не страшны никакие препятствия. «Какая игрушка! — восхищённо сказала самая красивая девочка двора, когда ловко запущенный москвичом робот-трансформер остановился возле самых её ног. — Только почему она перестала бегать?» «Хочешь — заведи его сама!» — покровительственно произнёс маленький москвич, протягивая ключик самой красивой девочке двора.

А питерец тем временем всё ещё ходил вдоль витрины, рассматривал, выбирал. Плюшевый мишка был очень симпатичным — но если выйти с таким во двор — засмеют, и мишка сразу станет дурацким. Машинка с открывающимися дверцами выглядела шикарно — но родители же не разрешат с ней играть, поставят высоко-высоко на полку, и тогда — какой смысл в том, что у машинки открываются дверцы? Робот-трансформер… Такого точно отберут во дворе… Книжка с движущимися картинками — быстро истреплется. Настольная игра — так ведь фишки потеряются. Черный пистолет, совсем как настоящий, в кино про Глеба Жеглова… Уж слишком он как настоящий. Велико искушение пойти грабить кассу, или богатея Тычинского из соседнего двора.