Читать книгу "Дай на прощанье обещанье - Татьяна Булатова"

Выход в свет Веру Павловну разочаровал настолько, что она в сердцах заявила предателю Лешке:

– Совсем уж ноги не держат. Одна надежда была на Колю. Теперь – все! Стакан воды будет некому подать…

Предатель Лешка искренне возмутился:

– А я? А Серафима?

– «Я-а-а… Серафи-и-има», – передразнила Верочка. – Где ты? И где Серафима? Затуркали девчонку! Ты хоть бы денег ей дал!

– У нее вообще-то муж есть! – напомнил сын, чем еще более осложнил собственное положение.

– Много твой муж ей даст! – топнула ногой Вера Павловна. – На кусок мяса! И сам же его и съест! А одеться девчонке? А туда-сюда? В кино, театр. На нее ведь люди смотрят… Му-у-уж ей даст!

– Да что ты знаешь-то про ее мужа?! – возмущается Алексей Николаевич Кукуруза.

– Ты зато много знаешь! – наскакивает на него Верочка, забыв о том, что буквально пару минут назад ее отказывались держать собственные ноги.

– Хороший мужик, – чуть-чуть сбавляет обороты предатель Лешка, но уже чувствует, как потихоньку начинает щемить доставшееся от матери в наследство аритмичное сердце.

– Ты вон тоже хороший! – не дает ему спуску Вера Павловна. – А из семьи ушел! Отца в гроб вогнал. Зато жена новая, а как там его девчоночка-то растет, так это не его дело. Взрослая уже! Ты дочь-то, как положено, замуж не выдал. Зато – «муж у него хороший»…

– У нее…

– И так ясно, что у нее.

Обалдевший от обвинений Алексей Николаевич багровел, потирал грудь и несколько раз предпринимал попытку подняться из-за стола. За это время Верочка дважды успевала подойти к зеркалу взбить свои седенькие букли, дважды открыть и закрыть дверь холодильника «ЗИЛ», дважды включить и выключить газ, якобы собираясь поставить чайник.

– Валидол-то дать? – как бы невзначай спрашивала Кукуруза сына-сердечника.

– Дай, – как бы между прочим, отвечал предатель Лешка, мысленно обещавший себе без нужды больше к матери не заходить.

– На… – протягивала ему таблетку Вера Павловна и, подвинув к себе телефон, набирала номер.

– Не надо «Скорую»! – пугался предатель.

Верочка хранила молчание, а потом, преобразившись, официально спрашивала:

– Это муниципалитет?

Трубка молчала.

– Отдел опеки и попечительства?

В трубке что-то заскрежетало, и Вера Павловна с достоинством произнесла:

– Трунину Серафиму Алексеевну, будьте любезны.

Через минуту трубка голосом Труниной Серафимы Алексеевны проскрипела: «Я вас слушаю. Отдел опеки и попечительства…»

– Сима! – обрадовалась Верочка. – Я тут подумала и решила. Возьми деньги. Я откладывала, купи себе нормальное пальто. Хочу, чтобы ты была как люди одета. Если о тебе не может позаботиться твой собственный отец, это сделаю я.

– Бабуся, – прошипела на том конце Серафима. – Я вообще-то на работе!

– Я тоже тут, прости, не хреном грушу околачиваю. И не забудь мне привезти курицу…

– Я помню, – торопилась закончить беседу Серафима.

– И колбасу! – напоминала Кукуруза.

– Пока, бабусь. Я перезвоню…

Услышав гудки, Вера Павловна секунду соображала, а потом, посмотрев сквозь предателя, заявляла:

– Все-таки твоя дочь совершенно не умеет выбирать мясо.

– Ты тоже не умеешь выбирать мясо, – напоминал матери причмокивающий валидолом Алексей Николаевич.

– А кто это его все время выбирал-то? – снова ставила Верочка ногу на тропу войны.

– Баба старенькая и отец. И зачем вообще ты просишь Симку тащиться к тебе через весь город с тяжеленными сумками после работы?

– А кого мне еще просить? – недоумевала Вера Павловна. – Лидка сама еле ползает. Коля ушел… Мама умерла.

– Коля у-мер, – тяжело исподлобья посмотрел на мать Алексей Николаевич. – Хватит валять дурака. Забудь свои царские замашки: ты пожилой человек, время сейчас другое. Зачем тебе каждую неделю домашнюю курицу и кусок свинины? Ты в морозилку-то заглядывала?

– На вот, посмотри! – лихо вскакивала со стула Кукуруза и в запале распахивала холодильник. – Где?

– Морозилку открой.

– На! – подпрыгивала Верочка и пыталась открыть дверцу.

Сделать сразу это не получалось: холодильник был старый, ледяной «шубы» нарастало столько, что пластиковая крышка примерзала намертво. В нетерпении Вера Павловна дергала дверцу несколько раз подряд, холодильник шатался, но дело не двигалось с места.

– Ты когда в последний раз холодильник размораживала? – обреченно интересовался Алексей Николаевич и наконец-то выбирался из-за стола.

– Надо у Лиды спросить…

– А ты что, сама не помнишь?

– Все я помню! Нечего из меня дуру делать!

В стремлении «сделать из нее дуру» Вера Павловна собственного сына подозревала чаще других. Ей было невдомек, зачем тот интересуется содержимым пятилитровых кастрюль, вынесенных на балкон, почему раз от разу переспрашивает: «А что ты сегодня ела?»

Кукурузу обижала брезгливость сына, держащего двумя пальцами кусок чулка, приспособленный для того, чтобы стирать со стола. А его беспокоила материнская забывчивость и невероятно развившаяся к старости бережливость, которая оборачивалась дурными запахами из холодильника, роем мух на балконе и постоянными жалобами на несварение желудка.

Несколько раз Алексей Николаевич обращался к тете Лиде Масловой с просьбой помочь в приготовлении пищи с одной-единственной целью: «чтоб из качественных продуктов и не на целый полк, а то испортится». Лидуся с готовностью откликалась на просьбы Алеши (так она его, уже перевалившего пятидесятипятилетний рубеж, называла по старой памяти) и добросовестно каждое утро, открыв дверь собственным ключом, будила любившую поспать Верочку:

– Ве-е-ера! – кричала она в полумрак коридора. – Я за молочком. Тебе взять?

Кукуруза ненавидела этот утренний клич и, повернувшись с одного бока на другой, бурчала себе под нос:

– Я что, ребенок, эту твою молочку жрать?

Тактичная Лидуся, потоптавшись в прихожей минут пять, плотно закрывала за собой дверь.

Второй раз за день Маслова навещала Кукурузу в обед, держа перед собой дымящуюся тарелку, например, с борщом.

– Это что? – втягивала в себя соблазнительный запах Верочка, и ноздри ее двигались вразнобой. – Борщ?

– Борщ, – радовалась соседка стопроцентному попаданию в цель.

– Оставь, потом съем, – обещала Вера Павловна с интонацией барыни.

Как только Лидуся закрывала за собой дверь, Верочка брезгливо рассматривала содержимое тарелки, а потом вываливала его в унитаз: