Читать книгу "42-я параллель - Джон Дос Пассос"

– Вы из Вашингтона?

– Да, я был в Вашингтоне.

– Большинство поездов попало туда только на следующий день.

– Знаю, мне посчастливилось, а другие поезда занесло снегом на двое суток.

– Да, буран был нешуточный.

Весь день Борей пробушевал,

Неся с собою дождь и шквал,

И только к вечеру с заката

Прорвалось солнце, мглой объято… —

скромно опустив глаза, продекламировал док Бингэм.

– Богатая у вас память, что вы можете читать стихи наизусть без запинки.

– Да, сэр, мне думается, что память свою я могу без неподобающего самохвальства назвать обширной. Будь это природным даром, мне оставалось бы только краснеть и хранить молчание, но, поскольку это плод сорокалетнего изучения лучшего, что есть в мировой эпической, лирической и драматической литературе, я надеюсь, что, обращая на это внимание людей, я некоторым образом способствую тем, кто подобно мне стоит на путях к просвещению и самоусовершенствованию.

Внезапно он обернулся к Фейни.

– Молодой человек, не хотели бы вы прослушать обращение Отелло к венецианскому сенату?

– С удовольствием, – весь вспыхнув, ответил Фейни.

– Вот случай для Тедди сдержать слово относительно борьбы с трестами…

– Голосование фермеров великого Северо-Запада будет, уверяю вас…

– Какой ужас, это крушение экстренных поездов, пущенных к празднествам.

Но док Бингэм уже приступил к делу:

Почтенные, знатнейшие сеньоры

И добрые начальники мои.

Что дочь увез у этого я старца —

Не выдумка; не выдумка и то,

Что я на ней женился…

– Уж поверьте вы мне, они ничего не добьются законами против трестов. Нельзя таким образом ограничивать свободу личности…

– Да, но ведь прогрессивное крыло республиканской партии старается оградить как раз свободу отдельных предпринимателей.

Но док Бингэм стал в позу, заложив одну руку за борт жилета, а другой описывал широкие округлые жесты:

Я груб в речах; к кудрявым фразам мира

Нет у меня способности большой.

Нет потому, что этими руками

И с семи лет до нынешнего дня

На бранной ниве я привык работать…

– Голосование фермеров, – пронзительно прервал его говоривший, но Никто уже его не слушал. Поле битвы осталось за доком Бингэмом.

Изо всего, что в мире происходит,

Я говорить умею лишь о войнах,

Сражениях, вот почему теперь,

Здесь, говоря за самого себя,

Едва ль сумею скрасить дело…

Поезд стал сбавлять скорость. В затихающем шуме движения голос дока Бингэма зазвучал неестественно громко. Фейни почувствовал, как спина его ткнулась в спинку сиденья, затем шум разом затих, где-то послышался звон колокола, а над ухом тошнотворный шепот дока Бингэма:

– Джентльмены, здесь у меня имеется в виде отдельных выпусков полное и бесцензурное издание одного из классических произведений мировой литературы, знаменитый «Декамерон» Боккаччо, который вот уже четыре века олицетворяет пикантный юмор и рискованное остроумие.

Он вытащил из отвисшего кармана кипу маленьких книжек и стал с нежностью перебирать их.

– Просто из чувства дружбы я готов поделиться с теми из вас, кого они заинтересуют… Вот, Фейни, возьмите их и, если кто-нибудь спросит, имейте в виду, что они стоят по два доллара книжка. Мой молодой друг поможет вам распределить их… доброй ночи, джентльмены.

И он ушел, а поезд снова тронулся, и Фейни 46 оказался с книжками в руках посредине раскачивающегося вагона, и подозрительные взгляды курильщиков буравили его со всех сторон.

– Покажите-ка, – сказал наконец маленький человечек с оттопыренными ушами, сидевший в дальнем углу. Он раскрыл книгу и с жадностью принялся читать. Фейни все стоял посредине вагона, обмирая от стыда. Он мельком видел, как за дымными извивами блестели белки у человечка, скосившего глаза от сигары на книгу. Его оттопыренные уши слегка порозовели.

– Изрядно приперчено, – сказал человечек, – но два доллара – это слишком дорого.

Фейни, едва сознавая, что говорит, промямлил:

– Онии нне ммои, сэр, я, право, не знаю…

– Ну да ладно, черт с ним… – Человечек запихнул двухдолларовую бумажку в ладонь Фейни и снова принялся читать. Когда Фейни пустился в обратный путь, у него оставалось две книги на руках и было шесть долларов в кармане. На полдороге к своему вагону он встретил кондуктора.

Сердце у него так и замерло. А тот кольнул его острым взглядом, но не сказал ни слова.

Док Бингэм сидел на своем месте, опустив голову на ладонь и закрыв глаза, и, казалось, дремал. Фейни скользнул мимо него и уселся рядом.

– Сколько продал? – не открывая глаз, спросил док Бингэм. Он говорил уголком рта и странным хриплым голосом, какого Фейни еще от него не слышал.

– Шесть монет заработал… Бог мой, и напугал же меня по дороге кондуктор… Как взглянет…

– Ну, кондукторов ты предоставь мне и помни, что нет ничего преступного в распространении творений великих гуманистов между торгашами и менялами этой оставленной Богом страны. Ты бы лучше передал мне получку.

Фейни хотел было напомнить про обещанный доллар, но док Бингэм уже снова завел свою шарманку:

…Когда бы

За каждым ураганом наступало

Спокойствие такое – пусть бы ветры

Ревели так, чтоб даже смерть проснулась,

И пусть суда взбирались бы с трудом

На горы вод, не ниже гор Олимпа…

Они долго отсыпались в Сагино, и за обильным завтраком док Бингэм прочитал целую лекцию о теории и практике книготорговли.

– Я очень боюсь, что на тех окраинах, куда мы собираемся проникнуть, – говорил он, проглотив три печеных яйца и дожевывая сдобную булочку, – очень боюсь, что там деревенщина еще доселе жаждет больше всего Марии Монк[29].

Фейни не знал, что это за Мария Монк, но спрашивать ему не хотелось. Он пошел вместе с доком Бингэмом на извозчичий двор Хаммера нанимать фургон и лошадь. Потребовалась долгая перебранка между фирмой «Искатель истины и K°» и администрацией извозчичьего двора Хаммера, чтобы определить вознаграждение за наем рессорного фургона и дряхлой пегой клячи, на крестец которой впору было шляпу вешать. И только к вечеру, навалив за сиденье груду свертков, они выбрались из Сагино спустились в дорогу.