Читать книгу "Война "невидимок". Остров Туманов - Николай Шпанов"

Старик поднялся и молча поплелся в кабинет, сопровождаемый поникшим сенбернаром.

— Ничего не понимаю, — тихо сказал Житков другу, когда они остались одни: — Столько шума из-за какого-то стакана! — Но, увидев, что общее волнение передалось и Найденову, умолк.

— Мне эта история не нравится, — задумчиво проговорил Найденов.

— Да что это за таинственный стакан? — нетерпеливо спросил Житков. — Объясни мне!

— Вообще было ошибкой приносить его домой, — продолжал Найденов.

— А кто этот Федор Васильевич, взявшийся чинить стакан?

— Федор Васильевич?.. — переспросил Найденов. — А-а-а, это здешний дворник. — И с этими словами он торопливо вышел следом за Валей.

Аделина Карловна старается не шуметь

Житкова оставили в столовой, казалось, нисколько о нем не заботясь. Бураго, шаркая валенками, несколько раз входил в комнату и сердито спрашивал:

— Еще нет? — И, не дожидаясь ответа, снова исчезал в кабинете, оставляя после себя сизое облако тяжелого махорочного дыма.

Наконец вернулись Найденов и Валя. В руке у девушки Житков увидел алюминиевый стаканчик для бритья.

— Сколько раз толковал Александру Ивановичу: ничего не выносите из лаборатории!.. — раздраженно говорил Найденов, не замечая появившегося в дверях Бураго.

Старик нетерпеливо выхватил из рук дочери стаканчик, внимательно осмотрел его, поднеся к самым глазам, и только тогда обратился к Найденову:

— Мне, сударь мой, восьмой десяток-с! В советчиках не очень-то нуждаюсь…

— Александр Иванович… — начал было виноватым тоном Найденов. Но старик, не слушая его, повысил голос:

— Пушкарских дел мастер Онуфрий Бураго для царя Ивана Казанский кремль порохом взорвал; корабельные мастера Бураго, отец и сын, царю Петру азовскую эскадру строили; инженерный кондуктор Степан Бураго с шестовой миной в руках на турецкие корабли ходил!.. Э, да что вспоминать! Разве мало того, что поручик по адмиралтейству Александр Бураго под сопкой Большой у Порт-Артура свою минную галерею до самой японской осадной батареи довел и взорвал. Да, милостивые государи, взорвал-с! Несмотря на то, что под землей, как крот, дерясь с врагом зубами и лопатой, вот в эту самую грудь два японских штыка принял! Вот-с, господа! — Старик распахнул пижаму. На широкой груди его белели два шрама.

Молчание воцарилось в столовой.

— Сейчас не это нужно, — неожиданно сказал Житков, и все посмотрели на него, а Бураго нахмурился. — Война идет пока втемную, втихую, подчас с завязанными глазами, на ощупь. Враг подл и хитер. Он проникает к нам в любом обличье, подчас и в юбке…

— К чему это, молодой человек? Что вы хотите сказать? — насторожился старик.

— Прошу простить меня, профессор, — сказал Житков. — Может быть, это и не мое дело, но…

— Не ваше дело? — вскинулся Бураго. — Так чье же, ежели не ваше? Мое личное, что ли? Наше дело, общее дело! Ругайте меня, господа, ругайте, коли заслужил. Сколько раз Саша говаривал: «Не носи, старый дурень, домой секретных вещей, не носи!» Видно, комиссара мне хорошего не хватает. Ладно, завтра же рапорт подам: пусть сажают мне на шею помощника.

Старик поглядел на стаканчик, который продолжал держать в руках. Покачал головой, улыбнулся.

Он любовался стаканчиком, словно это было редчайшее произведение искусства. Жестом фокусника поставил его на середину стола, снял крышку, сунул ее в карман. Велел Вале наполнить стакан кипятком. По мере того как стенки стакана нагревались водой, он исчезал, словно таял в облачке пара. А когда его и вовсе не стало видно, Бураго взял со стола нечто невидимое, перевернул — и вода струйкой полилась из пустого пространства в полоскательницу. Житков смотрел не отрываясь.

— Тот, кто посылал меня сюда, знал, что делает, — взволнованно сказал он, наконец подошел к старику и порывисто схватил его за руку. — С этим можно перевернуть все представления о подводной войне. Я думал, что сделал много, но, оказывается, все это ничего не стоит рядом с тем, чего достигли вы.

Старик заметно повеселел. Раскурив трубку, он большими тяжелыми шагами расхаживал по комнате и, обращаясь главным образом к Житкову, говорил:

— Добиться невидимости, хотя бы для человеческого глаза, значит произвести переворот в военной технике. Моей лабораторией кое-что уже сделано в этом направлении. Но кое-что еще и неясно. А знаете, кто больше всех полезен мне на данном этапе работы? — Бураго широким жестом указал на Найденова: — Вот он, мой противник! Именно то, что он работает над методом определения невидимого объекта комбинированным оптико-акустическим прибором, дает мне возможность проверять самого себя. Консультируя Найденова, я опровергаю свои же поиски, и не успокоюсь, пока не увижу, что опровергнуть меня уже нельзя.

— Выходит, что если вы добьетесь невидимости объекта, Александр опрокинет ваши достижения тем, что все равно сумеет найти его в пространстве раньше, чем акустики уловят его шум? — спросил Житков.

— Вот, вот! Почти так, но не совсем. Он действительно сможет определить положение в любой среде, — будь то вода или воздух, — любого предмета вне предела видимости человеческого глаза, если… если этот предмет не будет иметь моего защитного покрытия, парализующего излучение тепла.

— Все это еще раз доказывает, что ваше открытие не должно попасть в чужие руки, — сказал Житков.

— Да, да, вы правы, — произнес старик и, схватив со стола стаканчик с таким видом, славно ему угрожала опасность, понес в кабинет, ворча себе под нос: — Вы правы, вы правы, господа!

Молодые люди, посидев еще немного с Валей, распрощались и вместе вышли.

* * *

Оставшись один в кабинете, Бураго еще долго расхаживал от шкафа к шкафу.

Вынув из кармана крышку стаканчика, он внимательно осмотрел ее. Ему показалось, что в одном месте металл поврежден острым предметом. Бураго взял лупу, долго рассматривал поцарапанное место, а потом, недовольно покачав головой, спрятал крышку вместе со стаканом в потайной ящик огромного старинного бюро.

Долго сидел он, откинувшись в старом кожаном кресле, и жевал конец бороды. Потом взял перо. Поспешно набрасывая в блокноте какие-то формулы, он вырывал из блокнота исписанные листки и откладывал в сторону, под пресс. К утру, когда за окнами стал слышен визг трамваев, Бураго собрал листки, просмотрел все написанное и, напевая что-то веселое, вошел в комнату Вали.

Удивленный тем, что дочь спит, он недоуменно поглядел на часы. Они показывали пять. Старик подошел к окну. Проспект просыпался. Дворники с метлами в руках болтали и курили, не торопясь приступить к утренней работе. Со стороны вокзала, неистово визжа колесами, на повороте показался трамвай. Когда вагон остановился, из него вылезли молочницы и, гремя бидонами, завернули за угол, к рынку…

Вернувшись к себе, Бураго сложил исписанные листки в портфель. Но, подойдя к дивану, где ему, по обыкновению, была приготовлена постель, задумался. Вынул листки из портфеля и переложил в бумажник. Бумажник сунул под подушку. С неожиданным для его седин проворством разделся, залез под одеяло и потянулся, закинув руки за голову. Потом, словно вспомнив что-то, быстро сбросил одеяло, нащупал босыми ногами туфли, отыскал в углу кабинета тяжелую трость и принялся отвинчивать от нее ручку из слоновой кости. Несколько оборотов — и в одной руке Бураго оказался тяжелый стилет, а в другой — трость-ножны. Он подул в их пустую полость и с довольным видом улыбнулся.