Читать книгу "Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов - Генрих Эрлих"

— Прикажете поставить караульного? — спросил Юрген.

— Нет, не будем разбрасываться людьми, — ответил Фрике, — ведь оттуда даже рядовой Клинк не смог выбраться.

Едва появившись в батальоне и не разобравшись, что к чему, Клинк забрался в комнату, которую занимал лейтенант Вайсмайер, командир второй роты, и выгреб оттуда все ценное. Он был неправ. После небольшого шестичасового «ада», который ему устроил Юрген, Клинка бросили в карцер. Через три дня его вынесли оттуда, едва живого от холода и голода. Если он не выбрался из карцера, значит, не смог.

— Брейтгаупт, ко мне! — крикнул Юрген.

Брейтгаупт храпел, пристроившись на лавке в прихожей штабного дома. Он остался здесь после того, как доставил задержанного, ведь никто не отдал ему приказа возвращаться на пост. Брейтгаупт был не тем человеком, который проявляет инициативу, разве что в сне.

— Брейтгаупт, подъем! — повторил свой призыв Юрген.

На это слово Брейтгаупт реагировал мгновенно. Вот он уже стоял рядом с Юргеном.

— Разумная предосторожность, — сказал Вортенберг, — это очень опасный тип.

Они отконвоировали задержанного в подвал, втолкнули в карцер. Брейтгаупт плотно захлопнул дверь, заложил широкую металлическую полосу, снял с гвоздя на стене большой амбарный замок, вставил в ушки, замкнул торчавшим из него ключом.

Юрген вернулся наверх, положил ключ на стол Фрике.

— Да, хорошо, — сказал тот и оборотился к Вортенбергу, продолжая прерванный приходом Юргена разговор. — Не играет никакой роли, как квалифицировать задержанного: шпионом или диверсантом. Нам в первую очередь важны сведения о состоянии русской армии, которыми он несомненно располагает. Поэтому завтра утром мы передадим его органам контрразведки: мы не располагаем навыками, необходимыми для получения этих сведений.

Все они не питали иллюзий о «навыках» контрразведки, они и сами знали, как в критической ситуации быстро развязать человеку язык. Ситуация не выглядела пока критической, поэтому они предпочитали не вспоминать о своем знании. Они с радостью навсегда бы об этом забыли.

— А я по-прежнему придерживаюсь мнения, что нам следует его расстрелять, — продолжал упорствовать Вортенберг, — собрать «тройку», — вы, я и, например, Вайсмайер, оформить приговор и немедленно расстрелять. Это будет честно по отношению к задержанному. Это же боевой офицер, сразу чувствуется. Выправка, твердый взгляд, хорошо поставленный командный голос, правильная речь, нет, тут не может быть никаких сомнений! Не удивлюсь, если он действительно капитан или даже майор. Он не заслужил контрразведки. Тем более что допрос с пристрастием ничего не даст, кроме ненужных мучений. Он им ничего не скажет — крепкий орешек! Будь он в форме, я бы настаивал, чтобы мы оформили его как захваченного в плен при вылазке и отправили в лагерь для военнопленных. — Вортенберг явно симпатизировал русскому офицеру. — Так что еще раз предлагаю: расстрелять! На рассвете.

— Я был бы готов прислушаться к вашим аргументам, обер-лейтенант, и даже согласиться с ними, если бы не одно «но», — сказал Фрике, — вы забываете, что на кону стоит жизнь наших солдат. О наших жизнях я не говорю, мы — офицеры. Так что утром обеспечьте доставку задержанного в отдел контрразведки полка. Это приказ, — надавил он. — Возьмите ключ. — Смирившийся Вортенберг положил ключ в карман кителя. — Все свободны, господа! — сказал Фрике. — Спокойной ночи. У нас есть еще три часа до побудки.

Юрген отослал Брейтгаупта и, крепко задумавшись, неспешно пошел к дому, где его ждала Эльза. Но на полдороге он остановился, резко повернул в сторону и решительно зашагал к блиндажу, где спали солдаты его отделения. Спал даже Брейтгаупт, который опередил его всего на несколько минут. Тусклого света фонаря, горевшего у входа, хватило Юргену, чтобы найти Клинка.

— Что? Смена? — встрепенулся Клинк, когда Юрген коснулся его плеча.

— Пойдем со мной, — сказал Юрген, — инструмент возьми.

«Инструмент» у Клинка был всегда под рукой, заботливо разложенный по кармашкам широкого бархатного пояса. Он беззвучно поднялся, накинул шинель и отправился вслед за командиром. Клинк не держал на него зла за давнишнее «воспитание»: он понял, что был неправ. После этого они отлично ладили и понимали друг друга без лишних слов. Вот и сейчас Клинк не задавал вопросов.

— Знакомое местечко, — сказал Клинк, когда они осторожно спустились в подвал штабного дома.

— Открой замок.

— И ради такой ерунды будить солдата, уставшего от военной службы, посреди ночи! — проворчал Клинк, доставая отмычки. — Взял бы да сам открыл. А то все учу, учу… Когда практикой заниматься начнешь?

— Хватит болтать, дело делай.

— Да уж сделано!

Открытый замок болтался в металлических ушках.

— Спасибо. Ты всю ночь крепко спал, Зепп.

— Я и сейчас сплю. И вижу сон. Никогда не запоминаю снов!

Клинк беззвучно растворился в темноте. Юрген отомкнул запор, резко рванул дверь на себя и тут же отступил чуть в сторону, выставив автомат перед собой, — от этого шпиона можно было ожидать чего угодно, это был действительно крепкий орешек. Но мужчина сидел в дальнем углу, там, невысоко над полом, светились белки его глаз. Вскоре в слабом свете луны, струившемся из забранного решеткой окошка, он проступил полностью. Одна нога вытянута вперед, руки засунуты под мышки.

— Холодно, — сказал Юрген и опустился на корточки в углу у двери, привалился спиной к стене, положил автомат на колени. Мужчина пристально следил за ним. Их глаза встретились. — Ты не немец.

— Немец, — спокойно сказал мужчина.

— Нет, ты — русский немец. У тебя акцент поволжского немца. Мне это объяснил один наблюдательный человек, Бронислав Каминский, бригаденфюрер СС. Слышал о таком?

— Слышал. Странные, однако, знакомые для фельдфебеля штрафного батальона.

— Это так — к слову пришлось. Кстати, о словах. Это тоже был прокол. Разные старомодные словечки, так в Германии никто и нигде не говорит.

— И что, например, не говорят в Германии? — с легкой усмешкой.

Юрген привел несколько словечек из недавнего рассказа мужчины.

— Я так говорил? — недоверчиво спросил мужчина. — Действительно, архаизмы. И ведь знаю. Ну надо же! — В его голосе вновь прозвучала усмешка. — Буду впредь следить.

— В контрразведке тебе это не потребуется. Они все равно не поверят твоей истории. Там можно будет говорить хоть на русском. Тебя отправят туда утром. Это будет последняя остановка, конец пути.

— Это мы еще посмотрим!

— Тут и смотреть нечего.

— А ты зачем сюда пришел? Поговорить?

— Да. Я хочу понять…

— Понять? Что? Спрашивай! Тебе я отвечу. — Чувствовалось, как мужчина весь подобрался, интонации его голоса изменились, нарочитое спокойствие и усмешку сменили задушевность и искренность, профессиональная задушевность и показная искренность. — Ты смышленый парень. Я еще наверху тебя выделил. Ты совсем непохож на этих фанатиков, своих командиров, которые посылают тебя умирать за ложные идеалы. Ты и сам в них не веришь в душе, но тебе трудно во всем разобраться, потому что тебя окружают фальшь, ложь, лицемерие и клевета. Я скажу тебе правду. Спрашивай! Все, что хочешь.