Читать книгу "Штурмуя небеса. ЛСД и американская мечта - Джей Стивенс"

В погоне за славой и богатством была потеряна строгая, почти религиозная приверженность великим теориям, будь то фрейдизм или бихевиоризм. Теперь существовал десяток новых направлений. Новые данные текли рекой. Когда в 1956 году вышло первое издание «Архивов общей психологии», издатель Рой Гринкер обещал публиковать «статьи по всем отраслям, будь то психология, морфология, физиология, биохимия, эндокринология, психосоматика, психиатрия, детская психиатрия, психоанализ, социология, антропология… все, что может привести к созданию единой науки о человеческом поведении». Так было написано в предисловии к первому изданию.

От слияния психологии с нейрологией, которая тогда только зарождалась, ожидали многого. В конце сороковых были обнаружены и картографированы различные мозговые центры. Олдос Хаксли совершил памятный визит в лабораторию Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Там было множество кошек и обезьян. Сидящие в клетках животные, нажимая на рычаг, получали стимуляцию своих мозговых «центров удовольствия» легкими электрическими разрядами. Это приводило подопытных животных в такой экстаз, что некоторые нажимали на рычаг по восемь тысяч раз в час, пока не наступало изнеможение от нервного истощения и нехватки пищи. «Очевидно, мы уже близки к тому, чтобы воссоздать мусульманский рай, где оргазм длится в течение шестисот лет», — писал другу Хаксли.

Но даже большее значение, чем картографирование мозговых центров, имело открытие химии мозга. До конца сороковых считалось, что мозг — удивительно сложная система, «волшебный ткацкий станок… в котором миллионы сверхбыстрых челноков ткут постоянно меняющийся узор».[33]Но затем, начиная с открытия норадреналина в 1946 году, был обнаружен целый класс химических посредников, работающих как вещества-медиаторы и передающих импульсы от клетки к клетке. Наличие химических посредников подняло несколько интересных вопросов. Не могли ли сумасшествие, психозы и так далее быть результатом нарушений метаболизма? Или не могли ли эти химические вещества в результате определенной мутации превращаться в нечто другое? Вопросы были интересными, но ответа на них не было. Как сказал один ученый, «человек, который откроет химическую подоплеку сумасшествия, может считать, что Нобелевская премия у него в кармане».

Курт Гольдштейн, основатель гарвардской психологической школы

Факт обнаружения химии мозга имел важные последствия для одного из давно обсуждаемых в психологии вопросов, а именно использования наркотиков в терапии. Еще в тридцатые годы венский психиатр Закел начал лечить шизофреников с помощью инсулинового шока. Закел объявил, что от тридцати до пятидесяти гипоглике-мических бессознательных состояний могут вылечить шизофрению на ранних стадиях. Но в более запущенных случаях это не помогает. Психологическая общественность только успела возмутиться этой новостью, как пришла другая — венский доктор успешно лечил шизофрению, вызывая у больных эпилептические припадки с помощью другого наркотика, кардиозола. Впоследствии он расширил технику и стал применять другие депрессанты.

Классические аналитики с их тщательно сформулированными методами лечения подавленных эмоций и неврозов при помощи абреакции подняли эту работу на смех. В 1939 году английский психиатр Уильям Саржент присутствовал на собрании Американской ассоциации психологов в Сент-Луисе. Судя по его описаниям царившей там атмосферы, полной враждебности и предвзятости позиций, это напоминало нечто среднее между собранием марксистской ячейки и соревнованиями между Гарвардским и Йельским университетами. Когда было зачитано, что сорок процентов лечившихся кардиозолом получили тончайшие трещины в позвоночнике, «слушавшие, чуть ли не подпрыгивая на своих местах, стали аплодировать докладчику, который, по их мнению нанес смертельный удар по этому способу лечения». Саржент также заметил, что с доктором Уолтером Фриманом, одним из первых американцев, введших в обиход лоботомию, обходились на собрании, как с отверженным. И не из-за проблем, связанных с самой процедурой, а скорее за то, что он имел безрассудную смелость предполагать, что шизофрения может быть вылечена хирургическим вмешательством. «Они были так оскорблены предложением лечить обычно неизлечимые умственные расстройства с помощью скальпеля, что были почти готовы разрезать на части его самого», — отмечал Саржент.

Однако в конце сороковых, принимая очевидность того, что некоторые наркотики могут изменить течение психопатологических заболеваний, мнение психологов изменилось. Чувствуя выгодность рынка, фармацевтические компании начали усиленный поиск других воздействующих на сознание наркотиков. Первый из сильных транквилизаторов, торазин, появился в 1954 году. Седативное средство милтаун — годом позднее. За ним последовали стелазин, мелларин, валиум, либриум, элавил, тоф-ранил — набор, который помогал держать под контролем, если не излечивать, большую часть психических заболеваний.

В середине пятидесятых Американская ассоциация психологов делилась более чем на восемнадцать различных секций. Секции личностной и социальной психологии, секции промышленной и бизнес-психологии и так далее. Самой большой была только что сформировавшаяся секция клинической психологии. Клиническая психология напоминала некоего психологического Франкенштейна — в ней научная точность бихевиоризма соединялась с диагностической техникой личностной психологии. Клинические психологи были одновременно и великолепными учеными, и врачами.

И как ученые, клинические психологи заинтересовались, насколько успешны используемые ими методы лечения. В 1955 году двое из них опубликовали работу, в которой они сравнивали наблюдения за группой пациентов, проходящих сеансы психотерапии в клинике Кайзера в Окленде, и группой других пациентов, которые только собирались пройти данную терапию. Тестируя две группы в течение девяти месяцев, психологи были изумлены тем, что в обеих группах дела обстояли примерно одинаково: треть чувствовала улучшение, треть — ухудшение и треть осталась на том же уровне, что и была вначале.

Главным автором этого исследования был молодой психолог Тимоти Лири.

Клеветники, ополчившиеся против науки-золушки, интерпретировали данные Лири как доказательство того, что психотерапия — это надувательство, обман. Но сам Лири так не считал. Он верил, что исследования в клинике Кайзера подтверждают то, что он давно чувствовал. То, что называлось терапией, было просто набором методик и ловких приемов, которые иногда работали, а иногда — нет. В случае удачного лечения пациент «получал новую жизнь», как выразился соавтор Лири, Фрэнк Бэррон. Сама же терапия была трудом «эфемерным, неустойчивым, хрупким и неуловимым, как любовь или счастье… на взгляд окружающих человек остается почти тем же самым, хотя глубоко меняется внутри».