Читать книгу "Альбина и мужчины-псы - Алехандро Ходоровский"

Каракатица покраснела, стараясь отогнать образ котелка, возникающего из лабиринта морщин и поспешила возразить:

- Ничего такого! Глупый коротышка, вот и все! Дай мне пописать, и мы пойдем!

Она присела за небольшим утесом в форме верблюда, помочилась, извлекши из своего мочевого пузыря маломощную струйку, и попыталась - безнадежно - родить идею. Решение пришло вместе с последней каплей, пролившейся на стайку пауков, которые резвились в желтоватой земле. Улыбаясь - горячий ветер, будто гигантская рука, ласкал ей

ступни, заставлял ее ощущать себя женщиной, - она подобрала комок соли и написала на верблюжьем горбу, под направленной на север стрелкой: «Река Камаронес». Радость Каракатицы была прервана свистом ее нетерпеливой подруги.

- Альбина, я уже иду! Пока я писала, мне пришла одна мысль. Гляди на броненосца: его морда все время указывает на север. Знаешь, почему? Амадо говорил нам, что возле Каминьи течет река Камаронес. Улавливаешь? Корни кактуса тянутся на много километров в поисках воды. Я уверена, что хотя бы один из них доходит до реки. Вместо бессмысленного кружения мы можем поискать, что нам нужно, на речном берегу. Киркинчо поможет нам отрыть корень. Пошли?

Альбина глубоко вдохнула, как если бы воздух внезапно стал свежее, и улыбнулась:

- Я знала, что могу на тебя положиться! Ты родилась с яйцами, не то что недомерок! Пойдем, любовь моя!

Ее подруга, зная, что Альбина - совсем не та, кем кажется, и страшась другой, настоящей Альбины, чувствовала себя как бы сидящей между двух стульев. Это не улучшало ее характер, как не улучшает его гвоздь в башмаке. Если же говорить о сердце, то приходилось признать, что оно, точно капризный маятник, колеблется между двумя крайними точками - карликом и великаншей, такими несходными, что примирить их было невозможно. Два эти существа, близняшки ее любви, нежно спутывали ей руки, ставя перед выбором. Оставалось отдаться на волю случая, смиренно поедая остатки угощения, даже если то были одни крошки; кидаться в пламя, плыть вслепую, обратиться в покорный флюгер, безмолвно принимая повеления ветра, признать, что существуют разные виды привязанности, что в обоих случаях ее любовь была безграничной, но неодинаковой, что одна взаимная страсть не исключала другой. «Я всей душой желаю разделиться надвое, словно клетка! Только надвое?.. Не знаю! Может быть, со временем появится кто-то еще, и меня будет четыре, восемь, шестнадцать, тридцать два и так до бесконечности...» Каракатица сделала глубокий вдох, наслаждаясь терпким воздухом: впервые она поняла, что это такое - любить жизнь. В ее груди будто возник источник, который слал лучи вплоть до границ космоса, лучи, достигавшие давнего прошлого и отдаленного будущего. У ее ног бесконечность скрещивалась с вечностью. Наконец-то она вступила в настоящее! Внезапно Каракатица ощутила все прекрасные ароматы: строго-медовый - воздуха, густо-сливовый - скал, гераниево-мускусный, что тянется за роем насекомых, ладанную морось, падающую с невидимых звезд, миррово-янтарное дуновение, приносимое с солнца мощными крыльями, и сверх того - несказанный запах ее собственного тела, радостно умиравшего и возрождавшегося ежесекундно... Ей стал невыносим ее прежний облик Каракатицы: она послала ко всем чертям свою драгоценную сущность, спрятанную под фальшивым горбом, расстегнула созданный ее воображением корсет уродки, выпрямилась и, рыдая от счастья, принялась широко шагать позади сверкающей Альбины.

Бутыль весила двадцать кило, железная палка - столько же. Путешествие с таким грузом по разъедающей все почве, этому гигантскому языку, пересохшему от вековой засухи, готовому впитывать с необычайной жадностью мельчайшую частичку влаги, почве, сосавшей плоть, дабы превратить ее в вяленое мясо, - и вдобавок жара, падавшая сверху многопудовой хищной птицей,- все это делало дорогу настоящим крестным путем. Превозмогая мучения, Амадо тащился на север, проклиная свои короткие ноги. Тело его превратилось в сплошную язву, и он не раз валился на вампирскую пустошь. Но желание свернуться комочком в тени Каракатицы - таинственного пятна, продолжавшего его собственное тело, стебля, связующего с реальностью, - поднимало Амадо, как марионетку. Это желание приходило из неопределенного будущего, тянуло его к счастливой судьбе: войти в эту женщину, стать ее любовником... Мать, наделяющая душой, единственная, для кого он - настоящий мужчина. Мираж нарисовал в раскаленном воздухе каравеллу. Амадо протер глаза. Нет, это не видение! Корабль, двадцать пять метров в длину, восемь в ширину, три мачты которого были превращены в кресты с распятыми, на манер Христа, тремя святыми Петрами. Надпись «Санта-Мария» на носу свидетельствовала о том, что это - точная копия Колумбовой каравеллы, выполненная из железобетона. Амадо взобрался на палубу по веревочной лестнице. Вместо моряков на шканцах, на носу, на корме стояли статуисвятого Петра в различных позах, имитирующих матросские занятия. Святой-рулевой стоял за штурвалом, расположенным под капитанским мостиком. Оттуда не было видно, куда движется корабль, и потому еще один святой Петр стоял на мостике, видимо, отдавая приказания. В небольшой носовой каюте на узких койках спали пятьдесят святых. На камбузе святые-повара кормили овощными очистками из бетона гипсовых свиней, коров, коз и кур. Один Петр распоряжался всем, другой нарезал ветчину, третий разбивал

яйца. Ниже, в помещении над килем, громоздились гипсовые бочки, ящики, кули, изображая балласт, придающий судну устойчивость. Со всех сторон святые Петры вязали узлы, вили канаты, поедали железных раков и фаянсовых рыб, чинили латунные робы, перебирали струны немых гитар, терли палубу, вглядывались в горизонт. В центральном помещении у корабельного флага - «церкви святого Петра, покровителя рыбарей» - располагался алтарь, а перед ним - семь деревянных бочек с настоящей водой. На бочках виднелись слова: «Путник, пересекающий смертоносную пустыню жизни, ты смог добраться до этого храма. Знай, что святой Петр хранит тебя. Утоли свою жажду немногими глотками воды с думой о тех, кто придет в это священное убежище после тебя, и осознай смиренно, что ты не одинок в своем странствии по свету: святой Петр повсюду с тобой. Доверься своей судьбе: это также и наша судьба. Мы вместе плывем в поисках нового мира». Амадо, не притронувшись к своей бутыли, припал ртом к крану одной из бочек и пил, пока жажда не прошла. Возвращение телесных сил породило в нем чувство вины. Через считанные часы настанет ночь, и Бочконогий с остальными мужчинами-псами устремится по следу его подруг. Перед такой угрожающей перспективой он мог лишь молиться. И молился, пока веки не налились свинцом. Он изгнал одного из Петров с койки, потом его пробрала дрожь, тут же он почувствовал резкий толчок и заснул, как гипсовый святой.

Бешеные лучи умирающего солнца падали под все более острым углом, отскакивая от земли, как пущенные по водной глади камешки, порождая затем трепетные миражи, наполнявшие пустыню призрачной водой. Наконец, черный взрыв погрузил все вокруг в тишину. Под холодным андским ветром стих громкий смех непослушных пауков.

Шляпника разбудил хруст соленой корки под усталыми шагами. Он торопливо и неловко натянул брюки, побежал на корму и увидел, как к судну приближаются две точки - две крысы - две морские черепахи - две голодные самки - два мрачных бандита - и наконец, да будет благословен Господь, из причуд миража возникли Альбина и его драгоценная Каракатица! Амадо расплакался от радости. Каракатица тоже, но, чтобы никто не заметил две вытекших на селитряную поверхность слезы, она разразилась ругательствами: