Читать книгу "По велению сердца - Киран Крамер"

— Я одеваюсь так, как и надлежит одеваться начальнице школы, — возразила Марша. — Мне нет нужды задирать нос. Гринвуд — прекрасная школа, да, нужно отдать им должное; но и вам есть чем гордиться в Оук-Холле. Мы особенные, разве вы не видите? Есть любовь…

— Мне нет дела до сентиментальных глупостей.

— А ваш супруг их ценил.

— Он был глупцом.

— Как вы можете говорить подобное? Это был умный и добрый человек.

— Оук-Холл — это поникшая фиалка среди прочих школ, за что нужно благодарить вас и моего покойного мужа. — Лизандра стряхнула воображаемую пылинку с рукава платья. — Я велела упаковать ваши вещи, и завтра утром их доставят по этому адресу, равно как и жалованье за месяц. Мой поверенный уже сообщил новость ученицам и преподавателям.

Под веками закипали горячие слезы, но Марше удалось не расплакаться.

— Я не могу покинуть девочек…

— А придется. Это моя школа. А вы были наемной учительницей, только и всего.

— О да, так и было. Но я училась там. Вместе с вами. Неужели у вас каменное сердце? Вспомните, Лизандра, сколько раз я пыталась стать вам подругой!

— Как вы смеете называть меня Лизандрой? Эту привилегию я оставляю для тех, кто принадлежит к кругу избранных, а вам там не место.

Маршу вдруг осенила догадка.

— Так никакой зеленый шелк для хора вам вовсе был не нужен, правда?

— Нет. — Тон у Лизандры был весьма самодовольный. — И не трудитесь искать со мной встреч. На этой неделе я отбываю в Корнуолл, погостить у Китто Тремеллина — это очень интересный вдовец. У нас много общего, и я не допущу, чтобы нам помешали. — Она помолчала. — Не стоит себя жалеть, Марша. Теперь вы сможете отдохнуть в лоне семьи. А вот некоторым никогда не узнать покоя.

И с этими словами она вышла.

Когда за виконтессой захлопнулась дверь, Марша прижала ладони к разгоряченным щекам. Окна в гостиной глядели зловеще: граненые оконные стекла искажали поле видимости, казались калейдоскопом углов и цветных пятен.

Ее жизнь. Ее драгоценная жизнь, которую она выстраивала с величайшим тщанием, разбита.

Из горла так и рвался наружу протяжный, низкий стон.

— Марша, дорогая? — донесся до нее мамин голос.

Каким-то чудом, невзирая на рыдания, которые сотрясали ее так, что она едва могла дышать, Марша сумела поведать матери, что тут только что произошло. Мать отвела ее наверх, уложила в постель и дала выпить горячего чая, куда влила несколько капель снадобья, от которого веки Марши тут же отяжелели.

После этого она мало что могла вспомнить. Только смутные образы, ощущения.

Перила дорогой сердцу лестницы, которая вела из главного холла на второй этаж, где спали девочки.

Боль. Выворачивающее нутро отчаяние, грозившее согнуть ее пополам.

Голос отца, низкий и суровый.

Особый гул, наполнявший воздух школы, когда все ученицы и их преподавательницы находились в классах.

Сьюзи, Гретхен, Холли… Три ее старшие девочки, которые с нетерпением дожидались окончания учебы и с усердием сочиняли речи, чтобы произнести их в день выпуска.

Роза и Джорджина, самые младшие, неотличимые друг от друга сестры-близняшки, трепетавшие от ощущения собственной важности — ведь на весеннем празднике им предстояло преподнести букеты Королеве Маргариток и ее свите.

Мэрибел, новенькая учительница, очень застенчивая, только начинающая выбираться из своей раковины, и все потому, что она обнаружила талант к шарадам и выиграла факультетский конкурс.

Пожилая миссис Блэлок, которая притворялась строгой и ворчливой, но девочки ее обожали. Когда-то она учила математике Маршу.

И дорогая Дебора, неутомимая единомышленница и подруга, прекрасная преподавательница — надо отдать ей должное.

Эллен, Кэти, Шерон, Присцилла, Эмили, Кристина, Ребекка, Сюзанна, Эмма и все остальные девочки — ей они казались прекрасными цветами. Вместе это был яркий, роскошный букет.

Их лица и имена стали ранами на ее сердце.

Глава 4

Титул графа Дункану принадлежал уже четыре года, и после жалкого начала, когда перемешались соблазн, смерть и рождение ребенка, ему было дано откровение — в доках Саутгемптона, в то утро, когда он чуть было не отправил малыша Джо с чужими людьми в Австралию. Когда он шагнул на трап, держа на руках завернутого в пеленки Джо, все его беды — по крайней мере то, что он считал бедой, — вдруг перестали для него существовать.

Глядя в огромные серые глаза малыша Джо, которые, в свою очередь, пристально рассматривали его самого, Дункан принял решение, изменившее его жизнь. Какое ему дело до того, чего ждет от него общество? К черту общество! Он сам знает, чего хочет, руководствуясь жизненными принципами куда более высокого порядка.

Теперь они с Джо одна семья, Дункан был дома, и этот дом в Лондоне он устроил специально для мальчика. А еще он решительно желал видеть мир в радостном свете, несмотря на то, что прекрасная и исключительно загадочная леди Марша Шервуд отвергла его самым жалким образом всего лишь час назад. Он привык к тому, что кое-кто из общества мог окатить его холодом, но вот этот презрительно задранный нос оказался для него жестоким потрясением.

Он не вполне понимал почему. Предстояло хорошенько обдумать случившееся за стаканом бренди у камина, сегодня же вечером. Не то чтобы ему хотелось вспоминать, какой нелепой вышла встреча…

Ну хорошо, хотелось. Хотелось вспоминать, как она шла по улице, чистый и сильный профиль, тонкую гибкую фигуру, облаченную в практичное платье и простого кроя спенсер. Вспоминать, как ее губы сложились в презрительную гримаску, когда он хотел узнать о ней больше. Ее особенный — на долю секунды — взгляд синих глаз, брошенный украдкой, который выдал ее интерес, когда она переходила улицу, чтобы избавиться от его общества.

Ее интерес к нему. Вот оно что. Вот о чем ему действительно хотелось думать вечером у камина. Однако нужно соблюдать осторожность, иначе чувственное желание затуманит его мозг — и скорого облегчения ему не найти. Любовницы в Лондоне у него не было. За городом была одна хорошенькая вдовушка, которая ни за что не желала снова выходить замуж, поскольку покойный супруг сквайр оставил ей отличное обеспечение. Но вдовушка была далеко, к тому же ночные шалости в ее постели хоть и развлекали, но казались ему довольно утомительными.

— Добрый день, Дженкинс. — Дункан вручил шляпу дворецкому. — А где маленький язычник?

Дженкинс склонил голову.

— Он в гостиной, милорд, с Эйслин и Маргарет.

Под мышкой Дункан держал туго перевязанный пакет.

— Пожалуйста, зовите всех, у нас будет собрание. Уоррен скорее всего в сотый раз наводит блеск на мои любимые сапоги. А Руперт чистит Самсона. Скажите Лиззи, чтобы не забыла взять «Путешествия Гулливера» с каминной полки в кухне. Я прочту всем главу перед обедом. У меня были три утомительнейших дня в обществе адвокатов да поверенных, — не считая исключительно неловкой встречи с одной незабываемой леди, подумал он, — так что мне не терпится снова оказаться в Лилипутии.