Читать книгу "Пелагия и белый бульдог - Борис Акунин"

С бароном и баронессой он завел разговор овсяких пустяках, к цели поездки никакого отношения не имевших: обутомительности дороги, о последних модах, о преимуществах английских лошадейперед арабскими. Антон Антонович слушал внимательно, поддакивал и прикидывал,насколько опасен сей болтун. Сам при этом изображал благонамереннуютуповатость, что, заметим, у него замечательно получалось. Вывод у баронаполучился неутешительный: кажется, опасен, и даже весьма.

Людмила Платоновна из принципа в светской беседеучастия не принимала, сидела с суровым видом, неприязненно разглядывалаудивительно маленькие, изящные руки опасного чиновника, поигрывавшие кружевнымвеером (вечер выдался душный), и думала — тоже граф Нулин выискался.

В пять минут гость сообразил, кто из этихдвоих главней, и на губернатора смотреть почти перестал, а говорил, обращаясьисключительно к губернаторше. Создавалось впечатление, что ему доставляетудовольствие раздражать Людмилу Платоновну скучающим, снисходительным взглядомиз-под своих превосходных ресниц. От этого возмутительного разглядывания оначувствовала себя очень неуютно, будто вышла к гостю не вполне одетой.

А ближе к концу получасового визита случилосьвот что. В залу заглянул секретарь, и барон, извинившись, отошел к столу подписатькакую-то важную бумагу (собственно, даже известно какую — об освобождениикнижной торговли от акцизных сборов). Тут Бубенцов все так же лениво, не меняятона и выражения лица, спросил:

— Я слышал, любезная Людмила Платоновна, высильно благотворительностью увлекаетесь? Будто бы прямо рук не покладаете?Похвально, похвально…

Покоробленная тоном, каким были произнесеныэти слова, губернаторша сухо и даже язвительно ответила:

— А разве есть времяпрепровождение болеедостойное для женщины моего положения?

Удивленно приподнялась ровная, будтонарисованная бровь, один мерцающий глаз воззрился Людмиле Платоновне прямо вдушу, второй же, наоборот, прищурился и стал почти не виден.

— Ну и вопрос. Сразу видно, что вы никогда нелюбили и даже, кажется, вообще не знаете, что такое любовь.

Хозяйка вспыхнула, но не нашлась что сказать,да и вообще усомнилась — не прислышалось ли, потому что странные слова былипроизнесены безо всякого выражения. Тут и Антон Антонович вернулся, так чтомомент для отпора в любом случае был упущен.

Гость еще минут пять после этого болтал прокакую-то ерунду, но губернаторша смотрела на него уже по-другому — то ли сиспугом, то ли с неким ожиданием.

А уже откланиваясь и подойдя к ручке (на этотраз Людмила Платоновна почему-то поцелую не противилась), инспектор шепнул:

— Так ведь вся жизнь меж пальцев протечет.Грех. Ловкий человек воспользовался тем, что губернатор в этот моментсамозабвенно, до челюстного хруста зевал, деликатно прикрыв рот сухой ладонью,и потому слышать нахальных слов не мог.

Только всего и было. Но, ко всеобщему, и болеевсех самого Антона Антоновича, удивлению, с того дня Людмила Платоновна сталаотличать петербуржца — можно сказать, взяла под свое покровительство. Онповадился часто бывать на ее половине и входил запросто, без доклада. И тогдапо губернаторскому дому разносились звуки рояля, пение в два голоса и веселыйсмех. Антон Антонович сначала пытался участвовать в веселье, однако оченьмучился явной своей излишностью, удалялся якобы для неотложных дел и потоммучился еще больше в тиши кабинета, ломая белые сухие пальцы. Были и выезды вузком кругу на пикник, и катания на лодке, и прочие дозволенные приличиямиразвлечения. Возможно, Владимиром Львовичем руководила искренняя симпатия кбаронессе, которая, как мы уже упоминали, блистала и красотой, и качествамидуши, но несомненно и другое: тесная дружба с самой влиятельной женщинойгубернии была нужна синодскому комиссару и для иных целей.

* * *

Прямо от супругов фон Гаггенау вновь прибывшийотправился с визитом к почтмейстерше Олимпиаде Савельевне Шестаго, хозяйкесалона, оппозиционного губернаторскому. Общество Заволжска в ту пору былоподелено на две негласные партии, которые можно условно определить какконсервативную и прогрессистскую (последнюю еще иногда по старой памятиназывали либеральной, хотя в нынешней России это слово решительно выходит измоды). Оба лагеря возглавлялись женщинами. Консервативная партия, как тому инадлежит быть, являлась правящей, и истинным ее вождем была Людмила Платоновна.Большинство чиновников и их жен по положению, роду деятельности и естественнымубеждениям тяготели именно к этому штандарту.

В партию оппозиционную входили в основном людимолодые и дерзкие из числа учителей, инженеров и телеграфно-почтовых служащих,причем политическая окраска последних определялась принадлежностью к ведомству,которым руководил супруг Олимпиады Савельевны, нахолившийся в совершеннейшемрабстве у своей половины. Госпожа Шестаго в городе почиталась за красавицу, носовсем в ином роде, нежели губернаторша: брала не статностью и милодушием, а,напротив, худобой и злоязычием, или же грациозностью и интеллектуализмом, какопределяла эти достоинства сама Олимпиада Савельевна. Происходила сия дама изрода купцов-миллионщиков и принесла мужу в приданое триста тысяч, о чем незабывала напомнить ему при малейшем помрачении семейного небосвода, по большейчасти исключительно безоблачного. В ее богатом, хлебосольном доме поощрялисьтакие экзотические для Заволжья обычаи, как безбожие, чтение запрещенных газети вольные рассуждения о парламентаризме. На четверги Олимпиады Савельевнывсякий мог приходить запросто, и приходили очень многие, потому что, как былосказано, стол отличался обилием, да и разговоры по провинциальным меркамслучались интересные.

Поскольку день первых визитов Бубенцова выпалкак раз на четверг, он и заявился в стан прогрессистов, не озаботясь бытьприглашенным, что — как и сам факт посещения почтмейстерши — свидетельствовалоо доскональном знании обычаев и расстановки сил в губернии.

Появление петербуржца произвело средилибералов настоящий фурор, так как между собой они уже решили, что этот агентреакции прислан именно из-за них, искоренять в заволжском обществевольнодумство и крамолу. С одной стороны, это было тревожно, с другой, пожалуй,приятно (еще бы, сам обер-прокурор обеспокоен заволжскими карбонариями), нобольше все-таки тревожно.