Читать книгу "Страж зари - Сергей Куприянов"

Как известно, сказавший «а» да скажет «б». Маг-директор, единожды нарушив принцип, не стал останавливаться на достигнутом, выведя старшего группы на разговор. Понемножку надавив на него, сначала выяснил, что произошло недоразумение, обычная путаница, ошибка, какие случаются сплошь и рядом. Кого другого такое объяснение вполне устроило бы, но не Горнина, который как администратор набивал первые шишки в районной дурке, больше похожей на тюрьму, чем на лечебное учреждение, откуда почти все пациенты страстно рвутся на свободу, для чего что только не изобретают и не придумывают. И врут, и изворачиваются, и нападают на персонал, а уж отношения между собой случаются пострашнее, чем где-либо еще. Да и позже бывали у него лихие ситуации. Словом, не поверил. Да и сложно представить, что налоговики, которые знают своих подопечных не то что по адресу, а в лицо, случайно зашли не в ту организацию. И Горнин надавил еще раз, введя служаку в транс.

Тот сопротивлялся, но недолго. Многого он, конечно, не знал, поскольку просто получил приказ от начальства и выполнял его, но кое о чем догадывался, все же не глухой, не слепой и не клинический идиот. И излил хорошему человеку Александру Петровичу, ставшему родного отца милее, что имел его начальник контакт с неким представительным дядечкой, холеным таким, в дорогом костюме, с перстнем на руке и с седой прядкой, разделяющей его темную, почти черную шевелюру пополам. Начальник, что практически никогда не случалось, лично проводил гостя по коридору, и это, естественно, не осталось незамеченным. А на другой день и случилась та самая «ошибка».

Горнину не надо было объяснять, кто такой этот дядечка. Даже напрягаться, чтобы вспомнить, не требовалось. Этого человека он мог бы узнать в темной комнате с завязанными глазами, заткнутыми ушами и заложенным носом. Он мог узнать его в толпе, учуять под землей или спрятавшимся в танке. Он был обязан это делать, если элементарно хотел жить. Потому что Роман Перегуда был не только маг-директором, то есть примерно тем же, кем и Горнин, но и вторым человеком, входящим в число экспертов, то есть был одним из двух. Горнин и Перегуда. Рома и Саня, как они называли друг друга, когда оставались наедине. Два крупнейших специалиста и вечные конкуренты-неприятели, не упускающие случая сделать друг другу подножку. Но до того, чтобы натравливать госструктуры, дело не доходило. В свои дела они никогда не вмешивали государство, это был принцип, который Роман нарушил.

Для того чтобы проверить «показания», много сил не потребовалось, налоговый чин сам все рассказал, и разозленный Горнин предпринял ответный шаг. Он не стал действовать такими же топорными методами, как его оппонент, устраивая силовые шоу.

Он по всем правилам известил уважаемого Романа Георгиевича о том, что нужно провести срочную экспертизу, в результатах которой заинтересованы очень влиятельные люди. В подольском НИИ имелась небольшая лаборатория, в которой тихо и незаметно трудились два человека, мужчина и женщина, занятые якобы перспективным исследованием. Даже руководство НИИ точно не знало, что там творится, да не очень-то и интересовалось, поскольку на содержание лаборатории регулярно поступали средства от неких спонсоров. Не очень большие, правда, но даже от них на глазах прогорающие начальники от науки умели отщипывать кусочки. А иногда, очень редко, в лаборатории появлялись двое мужчин среднего возраста, будто бы за отчетами о проделанной работе. Один из них был очень приметен из-за импозантной седой прядки в волосах.

Есть вещи, уклоняться от которых нельзя. Можно попробовать потянуть время, но не более того. И Рома, по телефону посетовав на свою занятость, вынужден был на экспертизу явиться. И ему были предъявлены для экспертной оценки свидетельства двух представителей государственной структуры на предмет определения истинности их показаний и соответственно побудительных мотивов их поступков.

Такого лая, какой стоял в тот день в обычно тихой, незаметной лаборатории, полусонные работники НИИ не слыхали никогда. Два мага, совместными усилиями способные за час нехило заморочить такой крупный город, как Москва, ругались, будто последние торговки на Сорочинской ярмарке.

Гордый Роман, зажатый профессиональными обязательствами мага-эксперта, вынужден был признать, что его разговор с налоговым чиновником имел место. Но только разговор! А Горнин долбил его фактами, с которыми оппонент вынужден был соглашаться, но тут же опровергать, расставляя нюансы, на что в ответ получал новые факты и порцию отборной ругани.

Магическая защита помещения была здорово подпорчена двумя разбушевавшимися директорами, так что потом, когда они просто устали ругаться и выпили по рюмке коньяка, им пришлось, засучив рукава и не глядя друг на друга, фактически лепить заново ими же самими испорченную ауру. При этом от злости часто ошибались, отчего злились еще больше, что отнюдь не способствовало плодотворной работе.

Каждый знал, что один без другого они мало чего стоят. Скажем, воспользоваться лабораторным оборудованием они могли только в паре — так уж все было устроено. Нередки были случаи, когда один из них помогал другому, даже переступая через себя. Да мало ли случалось ситуаций, когда один не мог обойтись без другого. Но было и еще одно, о чем знали немногие, то есть почти никто. Они были даже больше чем сообщающиеся сосуды. Они были как сиамские близнецы, сросшиеся между собой. В случае если один погибает, неизбежно погибает и второй. Даже если их разъединяют хирургическим путем, то конец будет тот же. Ведь если один из сообщающихся сосудов разбить или разрушить соединяющую их трубку, то наполнявшая их жидкость неминуемо выльется из обоих. При таком раскладе терпеть, и даже больше того, приходилось обоим, что не мешало эмоциям время от времени выплескиваться через край.

С тех пор Горнин и Перегуда предпочитали не встречаться без сугубой необходимости. Поэтому Петрович, помучавшись про себя, взялся изучать следы, оставленные на хищниках, самостоятельно.

Он злился. Если б не Роман с его дурацкой выходкой, которая ни к чему хорошему не привела, впрочем, как и большинство его выходок, то сидели бы они с ним сейчас в лаборатории и тихо, хоть и не очень мирно, изучали следочки, препарировали их, потихоньку добираясь до сути. Но теперь звонить Перегуде, фактически с личной просьбой, было выше его сил, хотя тот, ясное дело, в просьбе не отказал бы и даже тянуть время, как он это делает обычно, не стал бы. Даже, скорее всего, и не язвил бы. Но зато так сочувственно посмотрел бы, что лучше обойтись без него. А потому ему сейчас здесь, в офисе, приходится работать в одиночку, что не застраховывало от возможной ошибки.

За последние годы он уже привык работать в паре, пусть даже эта пара не совсем та, какая хотелось бы. Больше того, с хорошей аппаратурой работать куда легче. Взять хотя бы прибор, который меж собой они называют «зеркало». Там след раскладывается слой за слоем, что позволяет сделать какой угодно тонкий анализ. Тут же, в своей библиотеке, он вынужден работать по старинке, на паутинке, двух палочках, веретене и нескольких заклинаниях (одно из которых на латыни), которые произносить нужно вслух, в определенном порядке, часто повторяясь, а полученные результаты, если не хочешь их потерять, раскладывать между страницами книг, которые тоже нужно подготовить заранее, потому что препарированный след самостоятельно долго не живет, о нем нужно заботиться, при этом работать требуется быстро, но очень внимательно и осторожно. Да тут еще на психику давит тот факт, что он занимается следом своего сотрудника, доверенного, чуть ли не родного человека, почти что следит за ним, подозревая в предательстве. А как тут не подозревать, если все одно к одному? Словом, Петрович злился. Он нервничал. Особенно когда вспоминал сцену, произошедшую в кабинете Терминатора. Когда там появился Паша. Видно, что только что со сна, с красной щекой, на которой еще алеет рубец от одежного шва, с мутными спросонья и от не ушедшей усталости глазами, весь такой вялый, расслабленный, но при этом с тающей в носогубных складках улыбкой. Как он сел без спросу. Со стороны посмотреть — наглец. А по сути — просто устал человек, вымотался. Ему бы сейчас поспать, но нельзя. Пока нельзя.