Читать книгу "Ублюдки - Владимир Алеников"

Неожиданно перед ним ясно открылось, как он может изменить свою жизнь, сделать ее нужной, полезной.

В памяти услужливо всплыли стихи, которые он сегодня сочинил в зоопарке:

Змею мы рады погубить,

Боимся змей,

А ты сумей ее любить,

Ласкать сумей.

Боль на секунду отступила, и Зозулин даже слабо улыбнулся при мысли о том, какой замечательной и многокрасочной станет теперь жизнь. Все ведь очень просто, дело, оказывается, в преодолении.

И он, Зозулин, сумеет преодолеть…

Он это совершит.

Пока не поздно.

Но улыбка, не успев появиться, тут же и исчезла, превратившись в мучительный оскал. Зозулин дико вскрикнул. Было поздно.

Гнусная тварь, орудуя своими стальными зубками и железными коготками, отчаянно рвалась наружу, пробивала, проедала себе путь в его толстой кишке, и в какой-то особенно жуткий момент, перед тем как Зозулин окончательно потерял сознание, ему показалось, что она уже добралась до желудка.

«Скорая помощь» приехала, как только смогла, через пятьдесят пять минут. Ровно столько времени пробиралась она по запруженным вечерним улицам.

Дверь ни в подъезд, ни в квартиру никто не открывал, на звонки не реагировал.

Ушло еще около двух часов, пока с помощью милиции и взятых в понятые соседей дверь наконец взломали и врачам удалось войти внутрь.

Зозулин был еще теплым, из открытой ранки на животе медленно струилась кровь, стекавшая в уже довольно большую, образовавшуюся вокруг него лужу.

До предела скрючившись, он голый лежал на полу, в ужасе глядел остановившимися глазами куда-то в угол.

Никто из толпившихся в квартире не обратил ни малейшего внимания на забившуюся в этот темный угол крохотную, величиной с полпальца, мышку, испуганно поглядывающую вокруг черненькими, поблескивающими в темноте глазками.

Темное стекло

За окном уже сильно стемнело, когда на улице зажглись фонари. После плотного ужина Леонида Аркадьевича слегка разморило.

Он встряхнулся, прогоняя дремоту, потом зевнул, встал из-за стола и пошел в ванную переодеваться. Там он облек себя в новый бежевый махровый халат китайского производства. Затем вернулся в комнату, разжег камин и налил рюмочку своего любимого французского коньяка «Наполеон».

На маленькое хрустальное блюдечко Леонид Аркадьевич насыпал немного изюма и фундука для закуски. Все это он поместил на небольшой подносик, а подносик, в свою очередь, расположил на специальном столике на колесиках. Балконное, во всю стенку окно, подумав, решил не зашторивать, ему нравились огоньки реклам, видневшиеся на той стороне улицы, ну и вообще как-то было приятнее.

Затем Леонид Аркадьевич включил телевизор «Сони» с огромным полутораметровым экраном, уселся в большое удобное кожаное кресло и потянул на себя рычаг, расположенный справа. Рычаг этот тут же выдвинул из нижней части кресла замечательную подставку под ноги.

Леонид Аркадьевич положил ноги в толстых шерстяных носках на подставку, протянув руку, взял со столика рюмочку и пригубил коньячку.

Тотчас же он ощутил, как по всему телу разливается изумительная теплота и его охватывает долгожданная истома. По телевизору рассказывали новости, кто-то с кем-то встречался, кто-то против чего-то протестовал, но Леонид Аркадьевич слушал вполуха.

Он блаженствовал.

Наконец-то все, что задумывалось и так долго готовилось, произошло. Он был один.

Никто не зудел у него над ухом, никто не требовал срочно бежать выносить мусор или звонить в школу, чтобы ругаться с учителями из-за того, что они поставили дочке не те оценки. Опять же никто не диктовал, когда ему идти в магазин и что именно покупать в этом магазине.

Или вот сегодня, например, в свой выходной день, захотел Леонид Аркадьевич пойти в зоопарк посмотреть на змею или на экзотическую сингапурскую белку и пошел. Другое дело, что, как всегда, надули, никакой белки там не оказалось, якобы она куда-то сбежала или улетела, дурят, короче говоря.

Но это в конце концов он переживет. Жил раньше без белки-летяги и дальше будет жить еще лучше. Главное, что никому отчитываться не надо — где был, зачем, почему.

Зато, между прочим, познакомился с симпатичным человеком. Телефонами обменялись.

Леонид Аркадьевич сделал еще глоточек и громко с удовольствием рыгнул, тут же поймав себя на мысли, как приятно было сделать это без оглядки на кого-то, не думая о том, что тебе сейчас устроят очередной выговор, будут стыдить, насмешничать. Теперь можно рыгать сколько душе угодно, можно даже шумно пердеть, ничего не стесняясь, грызть ногти, подолгу ковырять в носу.

Или, например, можно ночью не ходить в туалет.

Дело в том, что часто по ночам Леонид Аркадьевич просыпался оттого, что переполненный мочевой пузырь вдруг требовал срочного опорожнения. Приходилось вставать, надевать халат, так как в соседней комнате спала дочка (которая могла его увидеть, если бы он пошел голышом) и через всю квартиру тащиться в уборную. Сон, разумеется, при всех этих действиях улетучивался напрочь, потом больших трудов стоило заснуть опять.

Теперь же Леонид Аркадьевич поставил под кроватью трехлитровую стеклянную банку, и если ему приспичивало, то он, не открывая глаз, нащупывал банку, свешивался над нею и писал, почти не просыпаясь, не нарушая сладости сна. А это, между прочим, крайне важно, благодаря хорошему непрерывному сну он прекрасно себя чувствовал на следующий день.

Да и вообще, чего греха таить, пока что он во всех отношениях только выиграл от произошедшей жизненной перемены. То есть, разумеется, он с печальным и озабоченным видом выслушивал соболезнования знакомых, всевозможные советы, как обустроить будущую холостяцкую жизнь, но на самом деле душа его ликовала.

Глупые советчики и не догадывались, что Леонид Аркадьевич давным-давно все продумал и организовал самым наилучшим образом. Еще до того как произошел весь этот размен и разъезд, он уже, будучи в гостях у Колышкиных, присмотрел их домработницу, приехавшую из Казахстана женщину Шуру.

Эдуард Филиппович Колышкин был серьезным бизнесменом и весьма выгодным клиентом. Их связывали теплые деловые отношения. В тот раз Эдуард Филиппович любезно пригласил его домой на чай обсудить одно многообещающее дельце, связанное с большим пятисотметровым чердачным помещением на Полянке.

Тогда-то, пока все вместе пили чай, с женой Эдуарда Филипповича, его тещей и маленьким, раздражающе сопливым племянником Андрюшей, Леонид Аркадьевич и положил глаз на их домработницу.

Шура была чистая, опрятная, пахло от нее здоровьем. У Колышкиных она убиралась, ходила в магазин, готовила.

А теперь Шура будет раз в неделю (а больше ему и не надо!) делать то же самое у него. Он тогда же, улучив момент, пока жена в комнате рассказывала Колышкиным какой-то очередной идиотский анекдот, на кухне быстро обо всем договорился.