Читать книгу "Призрак прошлого - Людмила Белякова"

О чем, собственно, расспрашивать игуменью, Андрей пока не придумал, сел за компьютер, чтобы просмотреть еще раз статью о маленьком «затворнике». Материал вышел жалостный, но полемичный – за детьми не смотрите, мамы-папы дорогие!

Видя, что время поджимает, Андрей все-таки набрал номер обители. Сестричка на том конце спросила кого-то, где матушка настоятельница, и через минуту игуменья взяла трубку:

– Ну, вы, как я понимаю, из-за этого случая с… молодым человеком?

Тон у нее был суховатый, она явно была не расположена обсуждать тему.

– В общем да. Это Михал Юрича задание. Но в общем, вы же знаете, я просто пользуюсь любым предлогом, чтобы у вас побывать, оторвать вас от важных дел…

Андрей подпустил в голос улыбку, не слыша возражений, добавил:

– Может, вы мне еще что-то расскажете, ну, менее скандальное. А?

– Ну хорошо, приезжайте. До шести вечера. У нас тут большой молебен с катавасией…

– С чем, с чем?! – против собственной воли прыснул в трубку Андрей.

– С катавасией, – повторила матушка терпеливо, но Андрей понял по голосу, что она тоже улыбается. – Приезжайте, я вам разъясню на месте.

Голубинский монастырь выплыл из-за пригорка как всегда – чуть неожиданно и вдохновенно. Теперь его от дороги отделяло не зеленое поле, а широкая полоса лимонно-желтого цвета.

«Надо спросить, что это такое. Красиво – аж жуть!»

День был теплый, но не очень солнечный, на фоне бледно-голубого неба желтое поле просто сияло.

Пройдя на территорию, Андрей обнаружил некое волнение, не свойственное обыкновенному, непраздничному дню. По двору сновали насельницы, к чему-то явно готовясь и нервничая.

«Это что – и есть катавасия?» – опять ухмыльнулся Андрей, но принял благопристойное выражение лица и прошел в офис.

– Ну что вам сказать о произошедшем, – вздохнула игуменья. – Психически нездоровый человек воспользовался нашим доверием. Был разоблачен совершенно случайно и закономерно выдворен из обители. Если вы с ним говорили, знаете, пожалуй, больше меня.

– Не прокляли вы его?

– Церковь никого никогда не проклинает. Или почти никогда. А у меня вообще нет такого права.

– А как в принципе православие относится к трансвестизму, перемене пола?

– Крайне отрицательно. Как Господь распорядился, так тому и быть.

– Но если человек не может жить таким, каким родился? Не может смириться с данностью?

– У церкви один рецепт: покаяние, пост и молитва, – нравоучительно отчеканила игуменья. – Все остальное – от лукавого.

«Во, не зря ездил – хоть теперь знаю, как лечиться от тоски по Анне», – невесело вывел он для себя.

– Хорошо, спасибо. А что это у вас тут за… катавасия намечается?

Он едва сдержал неуместный смешок. Матушка тоже едва заметно улыбнулась.

«Ага, не совсем от суетно-мирского избавилась!» – обрадовался почему-то Андрей.

– У нас сегодня служит архимандрит Феодосий из Савва-Сторожевского монастыря, что близ Звенигорода. А катавасия – это когда хор нисходит к аналою и поет там. Только и всего.

– А, простите мое невежество, с чем это связано?

– Фермер один местный заказал молебен пред иконой святого Селиверста.

– Того самого?

– Да. Он считается молитвенником от болезней скота, мора.

– А что, в районе эпизоотия? – удивился Андрей. – Михал Юрич мне ничего не говорил.

Матушка чуть замялась:

– Нет, там несколько иное. Извините, Андрей, мне надо идти готовиться. Если хотите, встретимся после службы.

– Присутствовать можно?

– Храм открыт для всех.

Известие о неведомой беде – такой, что даже священника с другого конца области привезли, – сильно не понравилось Андрею. Какое-то затхлое, погребное дуновение…

«Матушка что-то говорила тогда о напастях непонятного происхождения – папа Слай вроде по ним спец. Ладно, все потом», – решил Андрей.

Послушать службу, еще расспросить игуменью, может, этого… архимандрита удастся разговорить.

Феодосий оказался совсем молодым человеком, высоким, свежим и румяным на лицо, с кудрявой каштановой бородкой. Пел высоким, звонким голосом, резво кадил, позванивая цепочками. Хор дружно и охотно ему подпевал. Потом девушки спустились к отошедшей назад публике, встали перед священником, который, сложив пальцы в некую изящную фигуру, стал ими дирижировать.

Андрею давно было душно и скучно. Непонятные слова, произносившиеся скороговоркой, эти бесконечные «Господи, помилуй!»…

«Бездуховная личность – вот я кто!» – вынес Андрей приговор самому себе и стал краем глаза разглядывать публику.

Он обратил внимание на средних лет плотного человека, стоявшего в первом ряду и усердно крестившегося. Дорогой костюм выглядел на нем неорганично – крестьянский коричневый загар не сочетался с добротной темно-синей тканью.

«Ох, пойду-ка я…» – вздохнув, сдался он.

Снаружи было чýдно – чистый воздух, безлюдный двор, покрытый, как плюшем, низенькой густой травкой, засиневшее к вечеру небо, начавшие розоветь облака. Благодать!.. Где-то призывно чирикала еще не севшая на гнездо птичка.

Гулять Андрею пришлось недолго. Из боковых дверей пошел народ. Пропустив выходивших, Андрей вернулся внутрь. Феодосий, согласно кивая, слушал загорелого мужчину в костюме и что-то говорил ему в ответ. Вклиниваться в беседу было неудобно, тем более что игуменьи, которая могла представить его, не было видно.

«Ладно, не горит, – решил Андрей и направился в воротам. – Материал закончить мне информации хватит, а про эту… катавасию… потом узнаю».

– Ну, богатырь, рассказывай, – повернулся к нему Борода, к вечеру, как водится, севший поиграть в шахматы. – Что там матушка?

– Ну, так… Времени у нее на меня особенно не было. Но что надо, я узнал. Ключи возьмите.

– Ага… Что-то ты смурной, я гляжу, а?

– Я просто задумчивый. Новая темка наклевывается… Как вылупится, скажу.

Борода внимательно посмотрел на Андрея, но дальше рыться в его душе не стал, и Андрей его мысленно за это поблагодарил. Он ведь и сам не слишком хорошо понимал, почему его так задело известие о появлении иногороднего пастыря-молельника Феодосия.

Но утром засесть за новую статью не получилось.

– Андрюша, сынок! – бросился к нему главный, едва он появился на этаже.

Глаза у Бороды были красные, отекшие, он усиленно хлюпал носом.

«Простыл, что ли?» – подумал Андрей.

– Горе-то какое!

Сердце у Андрея рухнуло, как камень с обрыва, ноги мерзко обмякли.