Читать книгу "Самый маленький на свете зоопарк - Томас Гунциг"

Фред валился с ног, у него не было сил ни вникать, ни ломать голову, что делать. Он вернулся в номер.

Коала был на том же месте, полусидел, полулежал в какой-то чудной позе на шкафу под потолком и смотрел своими глазищами величиной с десертные тарелки.

Фред разделся под взглядом зверька, лег и выключил свет. Коала смотрел на него, он это знал, такое странное было ощущение, как будто миллиарды иголок кололи все тело. Он повернулся на один бок, на другой, услышал какой-то тихий звук и готов был поклясться, что это коала пукнул.

Он подумал о жене, которая ждала его звонка, о сынишке, который кашлял, и наконец уснул мутным сном без сновидений, тяжелым, как мраморная плита.

Ещё не всё

Первое, что он увидел утром, был лупоглазый взгляд коалы, устремленный прямо на него. Спал ли он ночью? Закрывает ли вообще когда-нибудь глаза? Фред в этом сомневался. Бледный свет от грязного снега просачивался сквозь полузадернутые шторы, не обещая ничего хорошего на этот день. Фред встал, наспех принял душ. От воды исходил слабый запах сероводорода, слегка напоминавший болотную вонь. Несколько раз он пытался закрыть дверь ванной, но она все равно оставалась приотворенной настолько, что, вытянув шею, коала мог наблюдать за ним. Положение стало совсем уж невыносимым, когда Фред обнаружил, что дверь туалета тоже не закрывается и что, еще немного вытянув шею, коала наблюдает за ним и там, с любопытством ученого, открывшего новую форму жизни.

Совещание прошло ни шатко ни валко. Решить ничего не решили, обсуждали маловажные проблемы, а Фред так и не накопал никакой информации о пользовании телефоном. Когда он вернулся в отель, ощущая во рту привкус несделанного, который всегда ненавидел, коала был на том же месте и тотчас устремил на него внимательный взгляд. Фред в который раз попробовал дозвониться до жены, и в который раз безрезультатно.

За окном дождь вперемешку со снегом все шел с тихим упорством, в котором было что-то навязчиво-маниакальное. Фред подумал о своем полуторагодовалом сынишке, то и дело простужавшемся. Интересно, каким он вырастет, на кого будет похож, пойдет ли в мать, немножко истеричку, или в отца, немножко зануду? Коала почесался, зевнул и, как прошлой ночью, пукнул. Фред готов был на стенку лезть. Впереди еще сорок восемь часов в этом отеле, а он даже ничего не захватил почитать. Ему надо поговорить с женой, надо узнать, как сынишка, надо, чтобы хоть что-нибудь произошло. Он спустился на ресепшен, хмырь смотрел по телевизору американскую борьбу. «Мне нужно позвонить домой!» Хмырь еще раз с грехом пополам объяснил всю бодягу с тарификацией, как будто от нее был какой-то толк.

Фред снова попробовал позвонить из кабины, но связи по-прежнему не было. Он не мог больше выносить эту страну, и этого хмыря, и свою работу, и вообще, жизнь не удалась по всем статьям. Он опять подошел к хмырю. «Коала пукает!» Хмырь не отрицал, да, от сушеных фруктов вместо эвкалиптовых листьев с кишечником у него неладно, что поделать, пукает время от времени. Фред рявкнул: «Ну конечно, ясное дело, здесь никто ни за что не отвечает!» и ушел в номер.

Коала был все там же. Он и его не мог больше выносить, не мог выносить круглых глаз, напоминавших ему пресс-папье из муранского стекла, которых была целая коллекция у его бабушки. Он встал на кровать и подхватил коалу под мышки. Рукам стало тепло и мягко, зверек заурчал, как будто удивленно. Фред распахнул окно и тотчас получил в лицо тысячу колючих ледяных капель. Ну и погодка! Как можно вообще здесь жить? Он опустил коалу в водосточный желоб, окунувшись в ледяную воду, зверек содрогнулся и уперся лапой в окно, которое Фред уже захлопнул.

Фред задернул шторы и лег на кровать. Надо успокоиться, надо дышать ровно, надо вспомнить, что ему говорили на курсах НЛП[3]. Он уснул.

А дальше что?

Прошел день и другой. И второе совещание прошло получше. Коллега одолжил Фреду мобильник, который работал, и ему удалось дозвониться до жены. Сынишка больше не кашлял и спрашивал, где папа.

За час до отъезда, в отеле, он вспомнил про коалу, открыл окно и увидел его свернувшимся в комочек в водосточном желобе. Он взял зверька в руки. Тельце было холодное и окоченевшее, глаза закрыты.

Фред положил его на шкаф и спустился к заказанному такси.

ЕЗДОВАЯ СОБАКА

Рохля

Рохля был в общем-то неплохим парнем. Чисто внешне — высокий, ладный, а лицом, пожалуй, напоминал какого-то американского актера восьмидесятых, типа Берта Рейнолдса, только потоньше, и у него были красивые глаза, круглые и светлые, чем-то похожие на глаза ездовой собаки. Но внешность, пожалуй, и была единственным его достоинством. Что говорить, умственные способности у Рохли были хоть и не ниже среднего уровня, но далеко не блестящие: он плохо разбирался в жизни, путал либерализм с социализмом, не отличал социал-демократическую партию от христианско-демократической, мало что смыслил в законах физики и в законах химии, в логике вообще, в лингвистике и даже в азах бухгалтерии. Искусство для него было лишь длиннющей лапшой, которую вешают на уши снобы, и с него сталось бы на полном серьезе утверждать, что история музыки начинается с шедевра «Your arms, sweet harmony» группы «Платтерс». Короче, был Рохля немного придурковат, что да, то да, но глупость не отравляла бы ему жизнь сверх меры, не сочетайся она с другим, куда более серьезным недостатком — он был рохлей.

Даже при своем малом уме Рохля довольно рано осознал, что он рохля и что именно это качество характера с юных лет превратило его жизнь в полосу препятствий раз от разу все более непреодолимых, что не столько плохо подвешенный язык, не столько третьеразрядный юмор, не столько даже задолбленные прописные истины, в которые он непоколебимо верил, сколько оно помешало ему обзавестись за тридцать пять лет жизни хоть какой-нибудь подружкой, и из-за него жил он один, как крыса в норе, в отвратительной квартире, за которую платил дорого, потому что торговаться постеснялся.

Конечно же, Рохля не был девственником и нередко по вечерам, в утешение или чтобы приободриться, повторял это сам себе, извлекая из глубин памяти плохо сохранившееся лицо девушки, с которой он перепихнулся без малого двадцать лет тому назад — случай представился в школьной поездке в Лондон. Рохле тогда только что исполнилось восемнадцать, его нездоровая кожа напоминала можжевеловый куст, лицо обсыпали красные ягодки-прыщики, которых он ужасно стеснялся. В их группе была одна девочка, Фабьена, фамилию он забыл, худющая и длиннющая, точно кабель лифта, с козьим лицом и куриными мозгами, у которой от чересчур бурного гормонального роста сорвались какие-то винтики. В ней не осталось ни стыда, ни скромности, ни застенчивости — ничего от милого благоразумия, подобающего юной девушке. Она была вся — исступление, круглосуточно пребывала в состоянии, близком к истерике, с центром притяжения где-то между яичниками и гипофизом.