Читать книгу "Баллада о байкере - Олег Силин"

Через пять или шесть дворов показалась крупная усадьба. По-другому назвать этот дом язык не поворачивался. Одноэтажный, покрытый черепицей, с ограждением из бетонных плит. В ограде выделялись кованые ворота, достаточно широкие, чтобы в них мог пройти «КамАЗ».

– Сюда.

Грузовик хрипло посигналил. Казак вылез из кабины и гаркнул:

– Романыч, пусти на постой!

Открылась калитка, из нее вышел седой мужик в камуфляжных штанах, ватнике и кепке набекрень. На вид лет пятидесяти, хотя на самом деле ему могло быть и за шестьдесят, и меньше сорока.

– Здравствуй, Романыч.

– Вечер и тебе. Надолго ли постой нужон?

– На ночь.

– Ты здесь по делу или так, мимоходь заглянул?

– Мимоходь.

– Добре. Сигареткой угостишь?

Казак вытащил пачку, Романыч неспешно взял несколько сигарет, одну прикурил, остальные положил в карман.

– Разместитесь как обычно. Идем, побалагурить надобно.

Ворота открыл пацаненок лет одиннадцати. Грузовик его не заинтересовал, а вот мотоциклы пришлись малому по вкусу. Причем парнишка явно знал в них толк и на отечественные модели только глянул, зато на «Кавасаки» и «Винг-Делойт» не мог насмотреться.

Двор оказался на удивление просторным. «КамАЗ» вполз на бетонную площадку и затих. Для байков хозяева предусмотрели навес. «Кавасаки» я не решился оставлять с краю и втиснул между двумя «Явами». Отсоединил и вынул ноут, заметив, что не только я так поступил. Отстегнул рюкзак, похлопал рукой по теплому боку мотоцикла, мысленно пожелал ему доброй ночи.

Мы подошли к колодцу в углу двора. Тот был сделан из бревен, даже внутри не наблюдалось привычной бетонной трубы – камни и глина. От холодной воды сводило зубы.

Темнело. Из дома, подбрасывая ключ на ладони, вышел Казак.

– Разместитесь вон там. Места на всех хватит.

Он указал на небольшое бревенчатое строение, бросил мне ключ и ушел обратно. Я открыл дверь, нашарил на стене выключатель. Щелкнул им – никакого эффекта. Пощелкал еще.

– Света нет.

Тут появился давешний пацаненок с двумя керосиновыми лампами. Он охотно пояснил:

– А у нас ужо три года света нет. Как оборвало провода, так никто их и не чинит. Приспособились… Вот тут запаливаете, вот тут смотрите. Туалет за сараем.

– Понятно. Звать тебя как?

– Григорий.

– Слышь, Григорий, нам поесть дадут?

– У бати сейчас спрошу.

В свете керосинок предстала комната. В ней действительно могло разместиться пять-шесть человек. Пять кроватей и деревянные лавки для шестого. Кровати стояли вдоль стен, по центру громоздился стол. Больше ничего в комнате не было. Постельного белья – тоже. Впрочем, мы к такому привычные.

Из рюкзака я достал спальник, раскатал его на ближней к двери кровати. Керосинки чадили, народ выбрался на улицу перекурить.

– Скучно у них тут.

– Угу. Батареек в ноутах на три-четыре часа хватит, а потом все равно выключай.

– Не, можно, чтоб сначала у одного, потом у другого…

– А что, у тебя фильмы там какие есть?

– У меня есть…

Краем уха слушал их разговор, на вопрос о фильмах отрицательно помотал головой. Тем временем в доме засветились окна. Сквозь неплотную занавеску я видел сидящих за столом Романыча и Казака. Байкер пил, скорее всего – самогон. И, похоже, не собирался ни делить с нами еду, ни ночевать в том же домике. Тем лучше. Мест как раз будет на пятерых райдов и водителя.

Пару раз в окне мелькнула женская фигура, подносящая к столу какие-то тарелки. В животе заурчало.

Словно услышав этот звук, из дверей выскочил Григорий с объемистым казанком.

– Вот. Батя велел вам поставить.

– Что там? – полюбопытствовал Букашка.

– Каша со шкварками.

– Слышь, Гришка, а это, часом, не свиньям еду готовили?

– Дядь, вот вы вроде взрослый, а ерунду мелете. Кто ж свиньям такую еду будет делать? Я и сам этой каши навернул бы.

– Так садись, наверни с нами.

– И сяду.

Поели. Каша действительно оказалась неплохой, хотя шкварками в ней и не пахло. Точнее – только пахло. Гришка разговорился и все живописал, как рано нужно вставать в школу, чтобы отучиться по световому дню (электричества там тоже не было), как можно обмануть маму, делая уроки при керосинке, и как всей деревней заводят дизель и смотрят новости или футбол.

На чьем-то ноуте включили боевичок. Я выбрался из-за стола, присел возле колодца и закурил. Отправил эсэмэску Дэйзи.

Наступила холодная звездная ночь. Из хозяйского дома высунулась голова со взъерошенными волосами и кликнула Гришку. Пацан с неохотой оторвался от фильма и понуро утопал спать. Обладатель взъерошенной прически прогулялся за калитку в огороды, отсутствовал недолго и вскоре вернулся в дом. Я выкурил еще одну сигарету. Тренькнул мобильник. Ответ от Дэйзи. Я улыбнулся. Парни уже зажгли керосинку и тихо переругивались, желая друг другу спокойной ночи. Оставалось только уйти спать, что я и сделал без малейшего сомнения.

…Спалось на удивление хорошо. Проснулся со свежей головой и несколько минут просто смотрел в потолок. Копоть оставила на нем причудливые разводы. Я потянулся, подхватил рюкзак и вышел на улицу. Двор освещало рассветное солнце, откуда-то доносились мирные сельские звуки: кудахтанье кур, мычание коровы. Возле колодца сидел Казак, тяжело привалившись к срубу. Все недобрые предчувствия вернулись с утроенной силой. Я выпустил рюкзак из руки.

– Казак?

Подошел ближе, уже понимая, что увижу. Лысый байкер остекленевшим взглядом уставился на ведро с водой. На спине Казака багровело пятно. Застрелен. Похоже, недавно.

Я вернулся в домик.

– Парни, подъем! Казака убили.

Несколько секунд на меня таращились заспанные глаза, но у народа быстро включились рефлексы, и уже через минуту байкеры с оружием в руках обступили тело командира.

– Вот черт!

– Плохая примета – байк в грузовике…

– Да заткнись ты со своими приметами! Ща перестреляем эту сволоту!

Букашка начал колотить в дверь рукоятью пистолета. В ответ открылось небольшое окошко, и из него в нос райду ткнулась двустволка.

– Отойди, – голос хозяина дома звучал приглушенно, но уверенно. – Отойди, иначе здесь будет на труп больше.

Букашка отступил.

– Старик, да мы тебя сейчас порешим! Да мы дом подпалим! Ребята, чего стоим?

– Не дурите, – ответил Романыч из-за двери. – Будете буянить – вас пристрелит мой сын. Он по белкам не промахивается, а по вас – и подавно.