Читать книгу "Наследник - Михаил Ахманов"

Каргин поймал ее, усадил на колени и сказал:

– Скоро ужинать пойдем. А после ужина будешь меня вдохновлять. День выдался тяжелый, ласточка, и я нуждаюсь в твоем сочувствии.

– А завтра как?

– Завтра я свободен. Хочешь, в зоопарк поедем, на слоне покатаемся?

– Хочу.

Кэти затихла, прижавшись щекой к его груди, и Каргин, ласково поглаживая ее плечи, вдруг подумал, что за прошедшие месяцы ласточка сильно изменилась. Очень боевая девушка была, самостоятельная, с крутым американским напором, с желанием вырвать у жизни все, о чем мечталось: парня – обязательно богатого, успешную карьеру в ХАК или в иной компании, толику влияния и власти, поездки в Европу… Теперь все это ее как бы не интересовало – кроме парня, разумеется. Словно лопнула скорлупа, размышлял Каргин, треснул панцирь, в котором она пряталась от мира, и из обломков выбралось совсем иное существо, трепетное, нежное… Но не беззащитное! Каким-то шестым или седьмым чувством Каргин ощущал, что есть у ласточки тайная сила, и что за него, за будущих их детей и внуков, она, случись несчастье, горло перервет. С коготками кошка… Что поделать, заокеанское воспитание: врагов не прощать и отвечать ударом на удар.

Кэти пошевелилась, дунула ему в ухо, зашептала:

– Родителей твоих вспоминаю… Отец строгий, жесткий, из генералов генерал, как Джордж Вашингтон или Улисс Грант, а мама… Хорошая у тебя мама, но странная. Может, все матери в России такие, а?

– Какие? – спросил Каргин.

– Понимаешь, когда я маленькой была, совсем маленькой, отец и мать меня ласкали, целовали и на руках носили. Потом – все реже и реже… В двенадцать лет еще могли обнять, а вот в семнадцать – только по плечу похлопать, вот и все контакты на телесном уровне. Хотя любили меня и любят сейчас, и говорят, какая я умница и замечательная дочь. Любят Керк, правда! Ты же сам видел, на свадьбе!

По мнению Каргина, кэтины родители, Дуглас, профессор-филолог из Филадельфии, и Барбара Финли, в девичестве Грэм, были вполне нормальными людьми, воспитанными, сдержанными, но, безусловно, обожавшими дочку. А что эмоций не проявляют, так это понятно: из филадельфийских пуритан, у коих эмоции признак слабости. Да и в иных местах не принято как-то тетешкать девицу, которой стукнуло двадцать три, дочь она или не дочь…

Рассуждал он об этом с высоты своего зрелого возраста, позабыв, что его самого лаской не обделяли – ни в семнадцать, ни в двадцать три.

– Твоя мама, – снова начала Кэти, – она ко мне прикасалась, руки гладила и по щеке, а иногда подойдет, на цыпочки встанет и поцелует в макушку… Молча, без слов… Она такая, что я себя при ней ребенком чувствую, и детство вспоминаю, и ночью плачу, будто чего-то мне недодали, а эти мысли – грех… Грех, милый! Ведь у меня хорошие родители, верно? Только другие, чем у тебя… Почему?

– Ментальность у наших народов разная, – подумав, сказал Каргин. – Вы от британцев происходите, от англосаксов, людей работящих, честных, но суровых, а наше российское племя разбойное и беспутное, зато ласковое. Это и в языке заметно. – Поискав глазами, он кивнул на диван. – Видишь? Диван по-английски так и останется диваном, а на русском можно сказать «диванчик», «диванушка», «диванушечка»… Словом, ласкательных суффиксов вам не хватает!

Кэти рассмеялась.

– Может, и не хватает, но в одном ты, милый, ошибся: предки мои, Грэмы и Финли, вовсе не англосаксы, а кельты, шотландцы с гор. Те еще были разбойники!..

– И это нас объединяет, – молвил Каргин, целуя ее губы.

В эту ночь Кэти была с ним как-то по-особенному нежна. Наверное, предчувствовала разлуку.

* * *

Ранним утром – солнце еще не поднялось – Каргин, покинув теплую постель и сладко спавшую супругу, связался с коммодором Мэлори. С полчаса они обсуждали сахарские проблемы. Суть их заключалась в том, что пустыня, с одной стороны, была велика и даже огромна, а с другой, караваны с оружием пересекали ее по известным и не слишком многочисленным маршрутам, проложенным еще туарегами, а может, нумидийцами в эпоху Пунических войн. Пустыня есть пустыня, как по ней не странствуй, с верблюдами или с машинами: шаг влево, шаг вправо – смерть или иные серьезные неприятности. Так что блокировать тропы, ведущие от побережья к Мали и Нигеру, казалось вполне посильной задачей, и исполнители были – если не сам Иностранный Легион, так ошивавшиеся при нем части поддержки, вроде «гиен» покойного майора Кренны. Каргин оценивал трехмесячную операцию миллионов в тридцать, Мэлори – в пятьдесят, но в любом случае эти затраты были для ХАК несущественной мелочью, единственной строчкой в «черном» балансе. Конечно, могло случиться и такое, что миноклепатели выдержат три месяца осады и белый флаг не выкинут. Прессинговать их пару лет было бы слишком дорого и долго, и потому на сентябрь был намечен резервный вариант: диверсии на производстве, подрыв хранилищ с готовой продукцией и ликвидация сырьевых каналов.

После обсуждения этих проблем коммодор сообщил, что намечаются сдвиги с экспортом из Поднебесной. Самый надежный способ – поставки в Китай оружейной стали и взрывчатых веществ по соблазнительно низким ценам и через десятые руки, через шведских, финских и румынских посредников. Сталь и взрывчатка были вполне кондиционными, но к ним добавлялись кое-какие компоненты в микроскопических дозах, и в результате их взаимодействия стволы выходили из строя примерно после трехсотого выстрела. Кроме того предлагались сопутствующие меры: кампания в СМИ арабских и африканских стран, вброс дезинформации, порочащей китайские изделия, и даже телесериалы на фарси, арабском и корейском, в которых службы безопасности Кореи, Ирана и Ливии разоблачают наглых пекинских халтурщиков. Каргин отметил, что идеи эти плодотворны, и распорядился темпа не снижать.

После завтрака он позвонил Марвину Бриджу, обитавшему в том же «Амбассадоре», и сказал, что три-четыре дня, до новой встречи с болгарами, советник может быть свободен. Затем выпил кофе и отправился с супругой осматривать зверинец и ботанический сад. Вечер они провели в кабаре «Альгамбра», в обществе Ли Уэста и его жены – точнее, прелестной дамы из Оломоуца, которую Уэст, поклонник прекрасного пола, выдавал за спутницу своей непутевой жизни.

Дальнейшее время Каргин провел в семейных развлечениях, включавших поездку на катере по Влтаве, осмотр живописных окрестностей, замка в Карлштейне и древних серебряных копей в Кутна-Гора, и посиделках в исторических пивных, названия которых неизменно начинались на букву «У»: «У коцоура», «У супа», «У двоу кочек» и, разумеется, «У калиха».[10]Все эти скромные радости заставили его расслабиться, почувствовать себя молодоженом и отрешиться от иных забот, кроме поисков ожерелья для Кэти из багровых чешских гранатов и обсуждения с нею вопроса об оттенке ванны, которую предполагалось установить в их московской квартире. В эти тихие счастливые дни он не вспоминал о «Халлоран Арминг Корпорейшн», о правах и обязанностях ее наследника и президента, о хитроумном коммодоре Мэлори и суровом старце, затаившемся где-то в просторах Тихого океана. Пожалуй, со всем этим его связывали только ежевечерние рапорты Перфильева, но в них ничего тревожного не содержалось: в Бразилии все шло путем, Прохоров и Флинт добивались приема у какого-то важного туранского чиновника, а Эльбекян с Винсом Такером сидели как пара мышек в норке, пили шербет и поджидали разгрома первых караванов.