Читать книгу "Доктор Смерть - Виктория Дьякова"

В ноябре исполнилось три месяца, как под Белгородом погиб Штефан. Маренн знала, что передвижения по дорогам Франции стали небезопасны для немцев. Маки активизировались, и все чаще совершают нападения. Она была категорически против того, чтобы Джилл подвергалась опасности. К тому же девушка тяжело переживала гибель брата, постоянно наблюдалась в клинике уде Криниса, ее нельзя было отпускать из Берлина.

И прежде, зная, как Маренн заботится о здоровье Джилл, Шелленберг редко брал ее с собой в поездки в качестве переводчика, обходился без нее, так как прекрасно владел несколькими языками. Теперь же об участии Джилл в операции не могло быть и речи. Маренн протестовала, Шелленберг поддержал ее.

Но кто заменит Джилл? Кальтенбруннер язвительно предложил Маренн самой отправиться в Париж вместо дочери. Он прекрасно знал всю ее историю, она открылась ему, как только он занял кресло Гейдриха во главе аппарата СД. Потому он не мог не отдавать себе отчета, что поездка в Париж крайне рискованна для Маренн — ее могли там узнать.

Маренн и сама понимала это. Джилл — это одно дело. Она жила в Париже ребенком. Теперь она выросла, изменилась. Маренн узнают наверняка. Тем более что намечалась встреча с самим маршалом Петэном, ближайшим другом Фоша. Ему ли не вспомнить воспитанницу маршала.

Но отступать поздно. Отпустить Джилл под пули Маренн не могла, потому заменила дочь собой. Пусть даже рискуя быть узнанной. И она согласилась, несмотря на возражения Шелленберга, несмотря на то, что сам Скорцени долго отказывался ее брать с собой. Ведь он прекрасно понимал, что кроме всего прочего, визит Маренн в Париж, город ее детства, захваченный теперь немцами, причинил бы ей душевную боль.

Никогда с того самого момента, как она надела немецкий мундир, Маренн не приезжала в Париж. Она намеренно избегала этих поездок, особенно с июня сорокового года, когда Франция была оккупирована немцами. Никогда не посещала госпиталей, расположенных во Франции, не встречалась с врачами, работавшими там. Она словно решила, что этой дорога больше не существует для нее.

Но теперь предстояло пережить это испытание. Несмотря на все влияние, которое Скорцени имел на Кальтенбруннера, тот не уступил. Он предложил Скорцени самому выбрать, кого он возьмет с собой — жену или приемную дочь. Скорцени понимал, что приезд в Париж может стать для Маренн самоубийственным. Будет поставлен крест не только на ее прошлом, но и на будущем. А после Сталинградского поражения и разгрома под Курском вопрос о будущем каждого из них отнюдь не казался праздным. Возможно, в случае поражения, Маренн придется вернуться во Францию, другого выхода не будет. Однако никакие доводы Кальтенбруннера не убедили. Он не изменил приказ. И Скорцени пришлось подчиниться. Между Маренн и Джилл он выбрал все-таки Маренн. Да, собственно, Маренн и не оставила ему никакого выбора. Она готова рисковать собой, лишь бы Джилл оставалась в безопасности. И скрепя сердце, Скорцени вынужден был согласиться.

Маренн договорилась с де Кринисом, чтобы он заменил ее в клинике на время отсутствия. Всегда, когда дело касалось се детей, Маренн принимала решение не раздумывая. Не раздумывая, жертвовала собой.

Париж… Город ее детства слишком хорошо знал ее и, конечно, помнил. Она сопровождала Скорцени в гражданской одежде, под чужим именем. Но лицо… Лицо Марианны Первой мировой с портрета Серта — его не заменишь, его не так-то просто скрыть. Как ни странно, ее популярность во Франции до сих пор оставалась велика. Гельмут Кнохен с удивлением рассказывал, что из допросов маки, захваченных гестапо, до него доходили невероятные легенды о том, что Мари Бонапарт, воспитанница маршала Фоша, сражается в отрядах Сопротивления, что ее видели под Лионом, а кто-то даже разговаривал с ней в Нормандии. Другие утверждали, что она находится в Англии с де Голлем, и они читали подписанное ей воззвание к французскому народу. Даже покинув родину навсегда, Марианна Первой мировой была любима французами, она вдохновляла их на сопротивление. Она понимала, насколько сильным оказалось бы потрясение, если бы ее узнали в Париже, причислив к пособникам немцев.

Скорцени строго-настрого запретил Маренн выходить из машины на улицах, появляться без сопровождения в общественных местах, и приказал постоянно носить темные очки, снимая их только в присутствии немцев и сочувствующих режиму французов. Он был уверен, что к их числу не принадлежал никто, с кем раньше близко общалась жена. Однако Маренн знала, что это не так. Ведь главным сочувствующим режиму французом был не кто иной, как Петэн, близкий друг маршала Фоша.

Престарелый маршал Петэн, герой обороны Вердена, военный министр Франции, сдал Париж немцам в сороковом году и считался главой коллаборационистского правительства Виши. Он принимал Скорцени и сопровождавших его высших руководителей полиции и СС на территории Франции в отеле «Парк». Как ни готовила себя Маренн к этой встрече, но увидев Петэна, знакомого ей с детских лет, остолбенела. В одно мгновение нахлынула лавина воспоминаний. Ей показалось, что она вновь увидела их молодыми, Петэна и Фоша, когда они сидели, покуривая сигары у камина в Версальском доме задолго до Первой мировой войны. Она увидела себя, смешную, маленькую, в длинном розовом платье с оборками, которое путалось в ногах и страшно раздражало ее. Как она подбежала и чуть не упала, споткнувшись. И сильными, молодыми руками Петэн подхватил ее и усадил к себе на колени…

Он был лучшим другом ее отца. Тогда, в восемнадцатом году, тоже просил, умолял ее не уезжать. И оказался последним, кто видел ее перед отъездом. Это он прислал ей в Америку телеграмму, в которой сообщал о смерти Первого маршала. И так и не узнал, получила ли она его сообщение и как сложилась ее жизнь дальше. Сколько лет прошло…

Маренн с трудом совладала с чувствами. Когда, здороваясь, она протянула Петэну руку.

— Моя супруга, фрау Вольф, — представил ее Скорцени.

Петэн наклонился и галантно поцеловал ее руку. Затем сказал, внимательно глядя в глаза.

— Вы очень красивы, мадам. Вы так похожи на одну женщину, которую я знал в молодости, дочь моего друга. Признаться, я очень разволновался, увидев вас.

Маренн вздрогнула.

— Благодарю вас, месье, — поборов волнение, произнесла она. И снова усилием воли заставила себя улыбнуться.

— Моя супруга поможет нам во время беседы, — пояснил Скорцени, со скрытой тревогой наблюдая за ними.

— Да, конечно. Прошу вас, доктор Вольф. Прошу, мадам. Прошу, господа, — Петэн жестом пригласил их к столу.

Во время переговоров Маренн неоднократно ловила на себе удивленные взгляды маршала. В них сквозило недоверие, сомнение, даже смятение. Конечно, он узнавал ее голос, ее манеры…

Мелькнула мысль, что он догадывается, кто она. Наверное, так оно и было.

За обедом Петэн снова сказал ей:

— Я потрясен, мадам Вольф, как вы похожи на дочь моего друга. Вы говорите по-французски без всякого акцента, как на родном языке. Даже интонация, и та знакома мне.

— А что стало с этой женщиной? Она в Париже? — спросила Маренн, стараясь говорить тоном равнодушного любопытства.