Читать книгу "Бом-бом, или Искусство бросать жребий - Павел Крусанов"

Из добрых чувств и сердцеведческого расчёта (Тараканов был из тех людей, что отвечают злом не только на зло, но и на равнодушие) Андрей составил для Вовы календарь, где на каждый день привёл события если и не вполне достойные этого слова, то достойные того, чтоб их отметить. Короче, предъявил повод, когда его как будто бы нет. Вова остался доволен — доходы заведения немного возросли. «Нам тягостно быть поводырями собственного воображения, мы охотно перепоручаем эту роль другим — даже в такой малости, как повод к выпивке, — объяснил успех Тараканов. — Мы рады дать отдых своей фантазии и подпасть под обаяние чужой речи. Когда мы задумываемся над чем-нибудь сами, у нас появляются ложные мысли».

5

— Наше вам, — сказал Вова. — Сухого или хлебного?

— Моё почтение, — ответил Норушкин. — Сначала дай мокрой воды, чтобы запить жажду.

Ударив разом ладонь в ладонь (такое приветствие), приятели друг другу улыбнулись, после чего Андрей заглянул в лежащий на стойке календарь. На память, разумеется, он содержания не помнил.

14 СЕНТЯБРЯ

По космическому календарю, где в один год упакована вся история вселенной, где 1 секунда приравнивается к 500 годам, а отсчёт начинается с 1 января (Большой взрыв, время 0:00) и заканчивается 31 декабря, когда примерно в 22:30 появились первые люди, — по этому календарю именно 14 сентября в результате не то вихревых движений, не то сгущения газового облака, не то Божьего произволения образовалась голубая планета Земля.

Кроме того, 14 сентября 1752 года Королевство Великобритания перешло с юлианского календаря на григорианский.

В этот же день в 1944 году началась Рижская наступательная операция Советских войск.

Ко всему, сегодня отмечается День танкиста.

Именины у Семёна и Марфы.

—Ну что ж, — сказал Норушкин, ополовинив стакан с минеральной, — раз ты не Марфа, тогда давай — за колыбельку. Не выпить за нашу круглую малышку всё равно что зажать новоселье.

— Раз ты не Семён, — согласился Вова, — давай за зыбку.

Тараканов достал две стопки и налил водки. Чокнулись. Андрей запил водку минеральной; Вова стерпел так.

— Хочу зарегистрировать Общество защиты прав — алкоголиков, — сказал Тараканов.

— Зачем?

— Предъявлю судебные иски к Управлению метрополитена и Министерству внутренних дел. Не пускать пьяных в метро и вязать их на улице — вопиющее нарушение Конституции. Под угрозой сам базис гражданского общества — дискриминация по признаку изменённого состояния сознания ничуть не законнее дискриминации по признаку расовой принадлежности, признаку пола, характеру эротических убеждений или политических грёз. Пьяный такой же гражданин, как и трезвый, он имеет те же права, и ограничение этих прав — ведомственный произвол и попрание незыблемых либеральных ценностей. Алкоголикам надо объединяться для защиты собственных интересов. Педерасты-то своё дело отстояли.

— Что-то в этом есть, — согласился Норушкин. — Про незыблемые ценности хорошо сказал.

— Списать слова? — обрадовался Вова. Андрей расплатился за стакан минеральной и стопку хлебного. Подумал и заказал кофе. И ещё стопку.

— Может, закусишь чем? — спросил Тараканов.

— Закуска градус крадёт.

— Хлеб живит, а вино крепит, — не согласился Вова.

Среда/обстановка была приятной. Её слагали тьмы мелких деталек. Зачем их описывать? Достаточно сказать, что они были хороши.

— Не пиши никаких слов, — сказал Норушкин. — Позволяй своим бредням улетать в небеса безвозвратно.

— Это почему?

— Начни ты их записывать — ненароком станешь писателем, а писателя, в отличие от прочих смертных, черви едят дважды — сначала могильные, а потом библиотечные.

— Раз ты такой транжир, запусти что-нибудь в небеса сам.

Посетителей в «Либерии» покуда было мало: в углу за столиком сидели две девицы, пили «Букет Молдавии» и смеялись с привизгом чему-то своему, девичьему, да под окном, распустив из-под вязаного чепца лапшу/дрэды, тянул пиво и лущил фисташки растаман, похожий на чучело собаки пули из Зоологического музея.

Андрей предложил Вове присесть за пустой столик, где закурил и, в два приёма опорожнив стопку, вкратце рассказал историю Александра и Елизаветы. Благо Тараканова не отвлекали.

История произвела впечатление.

А могла бы и не произвести, потому что знамения, как известно, имеют место только в глазах смотрящего. Так или иначе, но следующую стопку Тараканов предложил Андрею уже за счёт заведения.

Растаман допил пиво и ушёл. К девицам присоединился богемного вида парень в кожаных байкерских штанах с наколенниками и пустыми карманами — у Вовы он попросил только чистый бокал, явно рассчитывая на халявный «Букет Молдавии».

— Я вот, Андрюша, про сына их, про Григория, не понял, — признался Тараканов. — Ну, ты сказал, что с ним — история известная. Что за история?

— Ты, Вова, Лермонтова читал? «Герой нашего времени»?

— Стебёшься?

— Нет, Вова, не стебусь. Я, Вова, серьёзно, я правду говорю. И даже не просто правду, а так, как было на самом деле. Печорин Григорий Александрович — это Норушкин и есть. Дневники его к Лермонтову попали, и тот только фамилии поменял. А в остальном — всё как есть. Даже денщика Митьку оставил. Умолчал только, что пока Норушкин по Персии странствовал, в Петербурге его жена ждала с карапузом. А может, и не знал этого. Лермонтов то есть…

«Сказать то, что я сказал, — подумал Андрей, — всё равно что в метро прицепить к поезду лишний вагон, которому так и так некуда открываться».

6

В кафе пришли музыканты с инструментами, а следом — стайка волосатых, увешанных фенечками ценителей, среди которых был всё тот же растаман. (Время от времени в «Либерии» за смешные деньги играли молодые музыканты — обкатывали на публике номера, наживали сценический опыт.)

Тараканов отпустил гостям пиво и орешки — шабить Вова в кафе запрещал вплоть до мордобоя, боролся за сухую репутацию заведения. Хотя на другой территории, бывало, сам мог угостить ганжой.

— Так, хорошо, — сказал Тараканов, принеся из-за стойки ещё две стопки. — Чёрт с ним, с Герценом, но декабристов-то что, тоже твои разбудили?

— Это Гришка всё, — потупился Андрей. — Он в детстве самый что ни на есть анфан террибль был — любитель обрывать стрекозам крылышки и обрезать стеклом лягушкам лапки. Тётки воспитывали. Сгубили парня. — Андрей достал сигарету. — Он в тысяча восемьсот двадцать пятом, недорослем ещё, в чёртову башню фокстерьера запустил.

— Ну?

— Что «ну»? Пёс там и нашкодил.

Подошла официантка Люба, подтянутая, независимая, с причудами — Мэри Поппинс с поправкой на ветер, — улыбнулась Андрею и сменила пепельницу. Про такую не подумаешь, что вечерами она спит у телевизора, а по утрам варит в кастрюльке бигуди. А ведь спит и варит.