Читать книгу "i-o - Саймон Логан"

Я как и прежде изучал узор на ленте конвейера смена за сменой, но узор этот, казалось, тоже изменился, стал менее заметным и не таким сложным. Теперь он выглядел более спокойным, не таким агрессивным, а временами вообще казалось, что он не несет в себе никакой информации. Я терялся в догадках о том, что случилось. Может, со мною больше не хотят общаться? Может тех, кто посылал мне эти сообщения, заставили замолчать? Или же я только вообразил, что в символах на ленте содержатся какие-то сообщения, а сейчас наконец увидел все, как есть на самом деле?

Смены проходили одна за другой, и я почти совершенно забыл о той ночи, когда я был творцом, и вот внезапно вместо заготовки с привычной формой, которую я привык видеть каждый день у себя перед глазами, мое изделие вернулось ко мне. Теперь оно стало больше, к нему добавились несколько цепных колес и увесистый, витой механизм, окружавший и защищавший его со всех сторон, а также два каких-то выступа, похожих на конечности.

Мои руки, которые, казалось, уже совсем привыкли к тому, что отныне им придется ограничиться созерцанием, схватили устройство с конвейера, прежде чем лента унесла его в отверстие с противоположной стороны моего отсека.

Я переворачивал его со стороны на сторону, постепенно влюбляясь во все его грани, все его несовершенства, в грубость работы, в его промасленную простоту. Крошечные колесики вращались внутри него, сотни оборотов совершались одновременно. Мое сердце забилось сильней, и, впервые за долгое время, клапаны в моем черепе сработали.

Шипение пневматики в мире, практически лишенном звуков, если не считать равномерного гула фабрики, застиг меня врасплох.

Я ощупывал устройство и с каждым новым прикосновением узнавал о нем что-то новое.

› влажное холодное масло целует мои пальцы

› невидимые глазом насечки, такие острые, что режут

без боли

› с легким щелчком зубец входит в зубец

› гидравлика радостно отзывается на мои прикосновения

И внезапно сообщения на ленте конвейера снова стали мне понятны, они выскальзывали из-за разделительной перегородки с новой энергией, яркие, выразительные — такие, какими я никогда их не видел раньше.

Из-за пластиковой шторки выползла одна из этих новых для меня более законченных (или менее разобранных) заготовок и, недолго размышляя, я схватил мое устройство и со всей силы обрушил его на мягкую верхнюю плоскость заготовки. Две детали состыковались с громким звуком, невероятно похожим на крик, переходящий в визг, образовав новое тождество.

Внезапная вспышка, охватившая меня, погасла, после того как я вложил все свои силы в это последнее движение, соединившее две части в единое целое.

Клапаны отчаянно шипели сбоку от моих глазных впадин, в груди остро кололо от нехватки воздуха.

Я испытывал какое-то новое, небывалое переживание.

И как только конвейерная лента унесла устройство дальше по конвейеру, до меня начало доходить все многообразие возможностей и комбинаций, вытекающее из того, что я только что сделал. Одно простое соединение можно было заменить другим, и устройство приобретало совершенно иные свойства, становилось уникальным, каким бы незначительным ни было скрывающееся за этим отличие.

Мои руки пылали от стекавших по ним ручейков крови, изнывали от желания заполучить в свое распоряжение что-нибудь, что можно было бы насиловать и перекраивать.

Но, как только все эти грезы развеялись и растаяли в моей голове, я заметил пару глядящих на меня глаз, а ниже — шевелящееся ротовое устройство. Я заглянул во мрак за решетчатым потолком (пот струился по моему лицу, грудная клетка беспорядочно вздымалась) и с деланным удивлением взглянул надзирателям прямо в глаза.

Свет сверкнул на металле их планшеток, и надзиратели тут же растворились в темноте.

Я остался наедине с уже несколько поблекшим, но все еще энергичным узором на ленте и серым тихим одиночеством моей клетушки.

Следующая заготовка прибыла в положенное время, и я проследил за ней, как и было предусмотрено моими обязанностями.

В моей голове промелькнула тень воспоминания о том, чем она могла бы стать.

В конце смены я спустился по рампе, которая теперь выполняла ту же функцию, что на моем прежнем рабочем месте выполняла металлическая лестница, и обернулся с головы до ног в одеяла.

Мне снилось, как я переплываю океаны ртути, преодолеваю изгороди из колючей проволоки, спускаюсь в печи, наполненные расплавленным свинцом.

Прежде я никогда не видел снов.

Вскоре я снова стоял на рабочем месте, весь дрожа от предвкушения того момента, когда появится первая заготовка, думая не о том, что сделаю с ней, а о том, что мог бы с ней сделать. Никогда мне не было так радостно и весело, как в тот день.

Я снова ухватился за протянутую передо мной трубу, постоянно сжимая и разжимая пальцы и не отрывая от конвейера широко открытых глаз.

Но что-то было не так.

Я слегка разжал хватку и наклонился вперед, поближе к ленте.

Символы продолжали скользить передо мной, но я видел, что они больны.

Они неуклюже струились тонкой струйкой, метались из стороны в сторону, гасли, исчезали прежде, чем я успевал понять, что они означают.

Я осторожно потрогал металл пальцем, и волна холода тут же прокатилась вверх по моей руке.

Я посмотрел на пластиковые шторки, осознав, что я стою здесь уже целую минуту, а ни одна заготовка так и не появилась. Первая должна была прибыть сорок пять секунд назад. Прежде я никогда не сталкивался с такими задержками.

Надо мной раздался такой звук, как будто потолок прогибался под воздействием тяжести.

Посмотрев вверх, я увидел столько надзирателей, сколько мне никогда еще не доводилось видеть за все смены вместе взятые. Склонившись так, что их планшетки образовывали нечто вроде пирамиды, они внимательно наблюдали за мной.

Я нанес оскорбление машине.

Я догадался об этом по движению их ротовых устройств.

В этот момент звук стал более отчетливым, и я понял, что это визг стальных сверл, пробуравливающих стены и пол сразу в нескольких местах; звук стал очень громким, когда показались сами сверла — металлические стержни трех дюймов в диаметре и на глазах выраставшие в длину. С их концов хлопьями летела ржавчина, они надвигались на меня, и тут до меня дошло, что бежать некуда. Схватившись за трубу, я склонился над лентой конвейера, и тут первое из них уткнулось мне в туловище пониже лопатки.

Затем с легким стрекотанием из сверл выдвинулись вращающиеся лезвия с различной формы зубцами; коленчатые соединения удерживали их на основаниях, предоставляя при этом полную свободу движения. Одно такое лезвие впилось в мою лодыжку, и я заскрипел зубами от боли. Другое впилось в мое ахиллесово сухожилие и, разбрызгивая кровь во все стороны, перепилило его.