Читать книгу "Робин Гуд - Александр Дюма"

Молодой монах, чей аппетит наконец притупился, не стал препятствовать этому намерению, а напротив, затянул зычным голосом псалом «Exaudi nos»[1]. Однако Гилберт попросил его помолчать; сотрапезники преклонили колени, и отец Элдред тихим голосом произнес горячую молитву.

Еще звучали слова молитвы, как снаружи послышались стоны и прерывистый свист. Это разбойник, жертва Робина, упавший в чан, пришел в себя и стал звать сообщников на помощь. Тем стало стыдно, что они испугались и убежали; вернувшись, они бесшумно подкрались к дому, помогли раненому выбраться из чана, положили его, почти умирающего, под навес, а затем стали обсуждать новый план нападения на дом.

— Нам нужно завладеть Алланом Клером и его сестрой, живыми или мертвыми, — заявил главарь шайки головорезов, — потому что это приказ барона Фиц-Олвина, а я предпочту бросить вызов черту или быть укушенным бешеным волком, чем вернуться к барону с пустыми руками. Если бы этот болван Тайфер не допустил такого промаха, мы бы уже вернулись в замок.

Читатели могут отсюда понять, что негодяя, с кем так бесцеремонно обошелся Робин, звали Тайфер. Что же касается барона Фиц-Олвина, то с ним мы читателей скоро познакомим, а пока им достаточно знать, что этот мстительный человек поклялся убить Аллана: во-первых, потому что Аллан любил леди Кристабель Фиц-Олвин, его дочь, и она отвечала ему взаимностью, в то время как барон предназначал ее в жены одному богатому вельможе из Лондона, а во-вторых, потому что этому самому Аллану были известны некоторые политические тайны, раскрытие коих повлекло бы за собой разорение и гибель барона. В те феодальные времена барон Фиц-Олвин, сеньор Ноттингема, обладал правом вершить высший и низший суд во всем графстве, а потому мог свободно использовать стражу для своей личной мести. Да и что это была за стража, великий Боже, если Тайфер был ее лучшим представителем!

— Вперед, ребята, за мной! Пусть каждый возьмет в руки кинжал и, если они будут сопротивляться, не щадите никого… Но сначала попробуем добром.

Обратившись таким образом к семерым негодяям, состоявшим на службе у лорда Фиц-Олвина, их предводитель с силой ударил несколько раз в двери дома рукоятью меча и закричал:

— Именем барона Ноттингема, нашего благородного и могущественного повелителя, приказываю тебе отпереть и выдать нам… (Тут яростный лай собак перекрыл его голос и конец фразы едва можно было расслышать.) Я приказываю тебе выдать нам рыцаря и юную даму, что скрываются в твоем доме!

Гилберт тут же повернулся к Аллану и, казалось, взглядом спросил его, виновен ли тот в чем-нибудь.

— Вы думаете, что я виновен?! — воскликнул Аллан. — О нет, клянусь вам, славный лесник, я не виновен ни в каком преступлении, ни в чем, порочащем меня и подлежащем каре, и моя единственная вина вам известна…

— Хорошо. Вы по-прежнему мой гость, а потому мы обязаны оказать вам помощь и защиту в меру наших сил.

— Отпирай же, наконец, чертов мятежник! — закричал предводитель отряда.

— Нет, не отопру.

— Ну, это мы посмотрим!

И главарь нанес несколько ударов палицей по двери, которая не устояла бы, если бы изнутри она не была укреплена железной перекладиной.

Гилберт старался выиграть время и подготовиться к защите; он понимал, что дверь устоит лишь несколько секунд, и готовился к тому, чтобы, когда ее выбьют, врагам была бы обеспечена достойная встреча.

Он походил на коменданта крепости, которую вот-вот возьмут штурмом: распределял роли, каждому указывал его место, проверял оружие и советовал всем прежде всего сохранять хладнокровие и осторожность. О храбрости он даже и не говорил, потому что все, кто окружал его, уже не раз доказали ее.

— Да, а ты, моя дорогая Мэгги, — сказал Гилберт жене, — поднимись с этой благородной девицей в комнату наверху; от женщин здесь толку нет.

Маргарет и Марианна неохотно повиновались.

— А ты, Робин, пойди скажи старому Линкольну, что здесь для него есть работенка, а сам встань у окна на втором этаже и следи за этими разбойниками.

— Уж наблюдением я не ограничусь, — ответил юноша, потрясая своим луком и поднимаясь по лестнице. — Хоть и темно, а в цель я попаду.

— У нас есть меч, сэр Аллан, а у нас, отец мой, палка, и, поскольку правилами вашего ордена это не запрещено, вы ее пустите в ход.

— Я хочу сам отпереть дверь, — сказал молодой монах. — Может, моя палка и образумит первого вошедшего.

— Хорошо. Тогда распределимся так, — начал давать распоряжения Гилберт, — я встану в этом углу и отсюда буду осыпать стрелами ворвавшихся, вы, сэр Аллан, встанете вот здесь и будьте готовы прийти любому из нас на помощь, а ты, Линкольн…

В эту минуту в комнату вошел огромного роста старик, держа в руках палку под стать ему.

— …а ты, Линкольн, встанешь с другой стороны двери, напротив святого отца, и ваши палки поработают вместе; только сначала отодвинь в сторону стол и скамьи, чтобы поле битвы было свободно. Погасим светильники, и от пылающего очага света хватит. Ну а вы, славные мои собачки, — добавил лесник, гладя бульдогов, — и ты, Ланс, дорогой мой, вы ведь знаете, кого надо кусать и за какое место. Приготовьтесь! Отец Элдред сейчас молится за нас, а скоро ему придется молиться за покалеченных и убитых!

Отец Элдред и в самом деле стоял на коленях в углу спиной к остальным и горячо молился.

Пока участники этой сцены готовились отразить нападение, осаждавшие, которым надоело напрасно колотить в дверь, решили прибегнуть к другому средству, и хижина лесника оказалась в большой опасности. Но, к счастью, Робин был бдителен и все видел со своего наблюдательного поста.

— Отец! — негромко окликнул он Гилберта с верхней площадки лестницы. — Отец, эти негодяи складывают перед дверью дрова и собираются их поджечь; нападающих всего семеро, не считая раненого, а тот, видно, полумертв.

— Клянусь мессой! — воскликнул Гилберт. — Надо не дать им времени разжечь хворост; дрова у меня сухие, и дом займется в мгновение ока, как костер в ночь на святого Иоанна. Живо отворяйте, отец-бенедиктинец, отворяйте! И всем приготовиться!

Отступив в сторону, монах протянул руку, поднял железную перекладину, отодвинул засовы, и через приоткрывшуюся дверь в комнату повалился хворост.

— Ура! — закричал главарь разбойников, первым просунув в щель голову. — Ура!

Но не успел он сделать и шага, как в горло ему вцепился Ланс, а палки Линкольна и монаха обрушились на его затылок, и он рухнул у порога.

Та же участь постигла и следующего за ним бандита.

С третьим удалось разделаться точно так же, но четверо оставшихся сумели вступить в борьбу, и они не были остановлены, как их предшественники, собаками, все еще не выпускавшими своих жертв; завязалась настоящая драка; Гилберт и Робин, заняв позиции, безусловно могли бы ее быстро прекратить и добиться победы, расстреляв противника стрелами из своих колчанов, потому что нападавшие, были вооружены только копьями; но Гилберт не хотел кровопролития и предпочел предоставить монаху-бенедиктинцу и Линкольну обстоятельно поколотить палками подручных барона Фиц-Олвина, а потому и он и Аллан Клер только отражали удары копий.