Читать книгу "Черное солнце - Ирина Арбенина"

Глава 3

Первые несколько мгновений Анна не могла понять, где находится. Понятно было только одно: она попала в сердцсвину плотного непроглядного молочного облака.

Наконец Светлова вспомнила: пароход! Она плывет на пароходе, чтобы попасть в поволжский город Н… А уж из него — в деревню Ковда, к некоему Николаеву.

Еще какое-то время, значительно большее, понадобилось Светловой для того, чтобы понять, где находится сам пароход.

Молочное облако. Непроницаемая белизна начиналась прямо от подушки. В открытое окно не было видно даже перил палубы. Что уж говорить о береге…

Не было видно ни воды, ни берега. Может быть, пароход парил в воздухе, или выполз на сушу, или находится посредине безбрежной водной равнины?

С точностью можно было определить только одно — время. Светлова поднесла часы к глазам. Семь утра.

И еще стояла непривычная тишина. Потому что двигатели были выключены. Пароход не плыл.

Стоял, что называется, в чистом поле. Это выяснилось к девяти, когда туман стал рассеиваться.

И из него, из этого тумана, стали проступать берега. Они были, оказывается, совсем рядом. Река была здесь довольно узкой — только руку протяни, и тут же начинались невысокие прибрежные деревья, за ними поля.

Словом, когда растворились последние клочки тумана, оказалось, что мир вокруг по-прежнему прост, понятен и привычен. А вовсе не космичен, не таинственен и не опасен, как кажется, когда паришь в облаках вместе с пароходом и не понимаешь, где верх, а где низ.

Говорят, так погибают небольшие самолетики — они переворачиваются оттого, что в тумане пилоту трудно разобрать, где небо и где земля.

Итак, туман счастливо рассеялся, оставив о себе лишь воспоминания.

Но это было что-то вроде предупреждения о том, что, если путешествие и не будет сложным, оно как минимум окажется странным.

Из-за тумана пароход опоздал, но Светлова все же прибыла в пункт назначения, сойдя на дощатую пристань города Н, на три часа позже положенного по расписанию срока, когда катерок, отвозящий желающих на противоположный берег, свой рабочий день уже закончил.

В городе Н, мало что изменилось за бурные годы перестройки. Гостиница с двумя номерами! Для мужчин и для женщин. Правда, здесь брали количеством: номера были двенадцатиместными.

Либо, если не нравится, альтернатива — бодрствование на пристани.

В смысле сервиса все было как всегда. Светлова со вздохом оглядела коечку, на которой ей предложили скоротать ночь. На этой наволочке явно уже кто-то поспал. И она предпочла бодрствование на пристани.

Побродила по городу, а потом отправилась к этой самой пристани.

Уже стемнело. Двухэтажные толстостенные, дореволюционной постройки каменные строения на набережной ярко белели в лунном свете, оттеняя бархатную синеву ночи.

Приметы современного города таяли в этой немного театральной темноте. Зато заметней проступало прошлое здешних мест. С извозчиками, амбарными пудовыми замками, гудками паратовского, из «Бесприданницы», парохода «Ласточка» на Волге.

От пристани на другой берег пролегла плотная серебристая дорожка. Пожалуйста, переправляйся.

И не надо никакого парома… Вдобавок к этой сказочности из хлипкого деревянного строения на пристани доносился могучий храп.

Аня, усмехнувшись, вспомнила Линибург. Второй раз на протяжении двух недель она слышала такой богатырский храп. Этот храп был тоже честный, от души. Но на рабочем месте — вполне «по-нашему»…

И разумеется, с облачком сивушного перегара, которое, казалось, окутывало хлипкое деревянное строение и стояло над ним, как дым над трубой в морозный день.

В домике спал матрос.

Ровно в пять утра храп прекратился. На пороге домика появился взлохмаченный мужик. Изумленно оглядел Светлову и, буркнув «Как это я все проспал!», стал семафорить поворачивающему к пристани теплоходу «Максим Горький».

В пять утра, когда к пристани причалил огромный теплоход, возвращающийся в Москву, у Светловой появилось непреодолимое желание взойти на него, забраться в теплую каюту. А они на теплоходе, как выяснилось, были! И вернуться домой.

Но уже катерок, который должен был отвезти ее на левый берег, пыхтел и тужился, преодолевая волжские пространства… И Анна, спрятав от сырого речного холода нос в поднятый воротник куртки, решила переправляться.

Противоположный низкий берег расстилался впереди, за рекой, бесконечными лугами, над которыми еще клубился туман.

* * *

Из транспорта на том берегу была только лошадка, запряженная в обыкновенную телегу. Да и то возница уже собирался уезжать. Правда, как раз в Ковду, необходимую Светловой.

— Довезу! — пообещал возница, мужчина средних лет в рубашке с вышитым воротом. Выглядел он в ней так, будто его только что выпустили из витрины музея прикладного искусства и народных ремесел.

— А кого вам нужно в этой Ковде? — спросил возница Светлову, когда телега покатила по мягкой, прибитой колесами дороге среди желтых полей.

— Николаева.

— Какого именно?

— А что, их там много?

— Очень! — усмехнувшись, заверил Аню собеседник.

— Правда? — испугалась Аня.

— Вы даже не представляете сколько!

— Неужели так много?

— Вся деревня.

— И вы тоже Николаев?

— Нет, я Воробьев.

— Почему?

— Потому, что приезжий… Всего лет двадцать тут.

Учителем труда в школе работаю. Сельская, так сказать, интеллигенция!

— Понятно… А остальные? Они, что же, все родственники?

— Не обязательно. Просто, когда деревню крестили, священник дал всем свое имя. Чтобы не путаться… Нарек всех мужчин в деревне Николаями…

А уж их дети и потомки стали Николаевыми.

— Крестили? О, да когда это было?! Уж не в одиннадцатом же веке? При Владимире нашем Красном Солнышке?

— Не скажите! — Ее собеседник сурово блеснул глазами… — Из краткого исторического экскурса Светлова узнала, что маленький гордый поволжский народ, населяющий здешние деревни, оказывается, распростился с христианством никак не раньше семнадцатого века. А что такое три века для российской глубинки? Одно мгновение!

— А у нас тут, в глухих деревнях-то, язычники аж до века восемнадцатого существовали. Да что там до восемнадцатого, никогда и не переставали ими быть, по сути. И сейчас, и всегда.

— А как же райкомы партии такое дозволяли?

— Да тут у нас такие дремучие леса и такие глухие деревеньки. И потом, знаете, по-моему, они в райкомах этих партии и сами.., были того…