Читать книгу "Каменная гостья - Лада Лузина"

— О, — сказала Чуб, наклоняясь к Маше, — слышишь? Еще один дом с привидениями.

— Так мать писательницы прогоняет нежеланных гостей, — продолжал экскурсовод, — особенно тех, кто не разделяет ее взглядов. К примеру, Олена Пчилка нарочито не терпела «жидов». В отличие от своей дочери, осуждавшей мать и считавшей, что кто-то точно так же кичится тем, что ненавидит украинцев…

— Не надо о ней так, — послышался шелестящий и тихий женский голос. — Мы не включаем такое в экскурсию…

— Мать, — не обратил внимания на шелест молодой энтузиаст, — всячески противилась двум роковым романам в жизни Леси. Вторым был ее муж — Климент Квитка, — с которым она обвенчалась в киевской Воскресенской церкви на Демеевке и поселилась на Ярославовом валу, 32 в квартире 11.

— О, рядом с нами. Я и забыла… Соседка! — хихикнула Даша.

— Муж был младше Леси на девять лет. И сейчас на такой моветон пойдут немногие дамы. Тогда же их брак и подавно считался вызовом обществу. Но Леся сама сказала однажды матери: коли у нее будет муж, он будет ее секретарем. Так и вышло… Хоть сама мать называла супруга дочери «бесчестным человеком, женившимся на деньгах Косач-Драгомановых».

— Не надо так, — снова сказал тихий голос. — Все же это ее дом, имейте уважение. Леся Украинка только гостила здесь у мамы…

Экскурсия приблизилась, и Киевицы увидели владелицу голоса, хрупкую музейную даму, продавшую им билеты, и залетного экскурсовода, молодого улыбающегося светловолосого юношу в пижонском пиджаке. Его волосы слегка завивались, глаза горели жаждой испробовать мир на прочность. По всему было видно, что эта работа для него случайная, временная, а впереди маячит иное, несомненно, блестящее будущее, и предчувствуя его, он дерзок и весел.

— Но куда более важной была для Леси Украинки ее первая любовь… Нет, не выдуманный желтой прессой лесбийский роман с Ольгой Кобылянской, как это можно подумать по вашему взгляду, — игриво заглянул светловолосый пижон в глаза одной из экскурсанток — тонкой девушке в черном свитере и янтарных бусах.

Девица держала за руку подружку в красном платье, но тут же отбросила ее ладонь, точно та запылала огнем.

— Посмотрите на эту репродукцию «Сикстинской мадонны» Рафаэля. Леся Украинка никогда не расставалась с ней, всю жизнь возила ее с собой. Ее Лесе подарил журналист и революционер Сергей Мержинский. И встреча с ним полностью изменила ее жизнь. Точнее — подарила ей жизнь. Именно он наполнил ее верой в себя. Ее творчество меняется, кругозор расширяется — взор отныне объемлет весь мир. Впервые она пишет пьесу на античную тему, «Ифигения в Тавриде». Они с Мержинским и знакомятся в Тавриде — так в древности назывался Крым. Она живет в Ялте, на вилле «Ифигения». Это имя носит главная жрица в храме Великой Богини…

Ти, срібнолука богине-мисливице,

Честі і цноти дівчат обороннице,

Поміч свою нам подай… —

проскандировал он. — Жрицы-покровительницы амазонок Артемиды девственны так же, как и сама Леся и ее чувства к любимому. Их любовь с Мержинским платоническая.

— О Боже, опять! — сказала Даша на весь музей.

— Понимаю вас, — обрадовался реакции экскурсовод, явно нуждающийся в бурной поддержке публики. — Но Леся понимала это иначе. Еще до знакомства с Мержинским она пишет произведение «Голубая роза». Там она описывает свою идеальную любовь: роман Верного Рыцаря и его Дамы. И после встречи с Мержинским сразу становится ясно, кто Рыцарь. Кто? — внезапно и въедливо спросил он заскучавшую было экскурсантку в янтарных бусах.

— Ну, он… этот… Мержин… — неуверенно отозвалась бусоносица.

— Ошибаетесь, — с радостью выговорил он. — Не он, а она! Рыцарь — это, конечно же, Леся! Недаром ее называют Жанной д’Арк украинской литературы. Недаром Иван Франко сказал: «Эта слабая девушка — едва ли не единственный мужчина во всей Украине!» В «Голубой розе» Леся отождествляет себя не с нервной героиней, а с влюбленным в нее, верным и неизменным в своих чувствах писателем Орестом. Как и Жанна, Леся — дева-воин в сияющих доспехах. В стихах, посвященных Мержинскому, она пишет:

Стать над тобою і кликнуть до бою

Злую мару, що тебе забирає,

Взять тебе в бою чи вмерти з тобою,

З нами хай щастя і горе вмирає.

— Назвать ее первой феминисткой, амазонкой, девой-рыцарем — не сказать ничего! Вслушайтесь в эти слова! Взять мужчину в бою, или умереть вместе с ним…

— Здорово, — по телу Даши Чуб промчались вдохновенные мурашки. — И что, у нее получилось?

— И да, и нет, — показательно вздохнул молодой экскурсовод. — Она не смогла спасти его и погибла вслед за ним. Но его смерть сделала ее Великой. Представьте себе… — он переместился к окну, перешел на драматический голос. — Киев. Конец века. Зима. Святки…

— Что тут представлять? — сказала девушка в красном платье, глядя на струящийся за окном мелкий снег.

— И вот в разгар веселья и праздника к ней приходит страшная весть. Накануне нового 1901 года — нового века — Леся узнает, что Мержинский умирает в Минске от туберкулеза… бросает все и едет к нему, нарушив все приличия, проигнорировав все протесты матери! Хоть, надо признать, в данном случае мать беспокоилась не только о репутации, но и о жизни своей дочери. С детства Леся страдает от туберкулеза. Семья потратила много лет, сил и средств на ее лечение. И она излечилась. Но теперь она может заразиться им вновь… Так и происходит! Мержинский умирает у нее на руках. А она заболевает опять. После смерти любимого ей приходится пережить новый курс лечения, затем еще и еще… Больше болезнь не отпустит ее никогда! Смерть Мержинского укорачивает ее жизнь… И делает бессмертной. Вместе с новым веком в январе 1901 года рождается новая писательница, новая литература. Сидя у его смертного одра, за одну ночь Леся пишет поэму «Одержимая» — о женщине, спорящей с самим Христом. Девственная Жрица Богини готова помериться силой любви с самим Богом.

— Девственная. Так между ними так ничего и не было? — разочарованно спросила Даша.

— А если бы было, возможно, у нас не было бы великой писательницы Леси Украинки, — известил ее экскурсовод. — Наш век недооценивает силу платонической любви. А вот Зигмунд Фрейд, напротив, ценил ее чрезвычайно высоко. Сублимация, — звонко произнес умное словечко пижон, — преобразование неизрасходованной сексуальной энергии в творческую. И кто знает, может именно благодаря сексуальной революции, сделавшей секс вседозволенным, мир перестал рождать таких воистину великих творцов, как Петрарка и Данте Алигьери. И кто знает, что было бы с нашей литературой, если бы деспотичная мать не пустила Лесю в Минск…

— Я так и знала, что не надо слушаться маму! — хохотнула девушка в красном платье, оказавшаяся куда более бойкой, чем ее подруга.

В тот же миг со стены с грохотом рухнула какая-то рама с застекленным портретом — стекло разлетелось на осколки.

— Я же просила вас! — проскулила хрупкая музейная дама. — Ведь это ж музейный экспонат. Он мог повредиться… — Дама бросилась к остаткам рамы.