Читать книгу "Поход семерых - Антон Дубинин"

Он хотел помолиться, но понял, что не умеет. Он несколько раз, сбиваясь и шевеля губами, повторил единственную молитву, которую знал, — «Отче наш», а потом неожиданно для себя понял, что уже молится своими собственными словами, и устыдился их, но других у него не было.

«Господи, Ты знаешь, я совсем не умею молиться. Прости меня, пожалуйста, я не научился, я никогда не пробовал научиться — но я надеюсь, что Ты все равно слышишь меня, Господи, и поможешь нам, если мы не замыслили ничего неправильного. Пусть мы узнаем правду, Господи, пусть мы поймем, чего ждешь от нас Ты, — я хотел бы только этого, если Тебе не сложно. То есть Тебе, наверное, ничего не сложно, но я совсем запутался в словах, Господи, и надеюсь только, что Ты видишь мое сердце и понимаешь, что я имею в виду. Помоги нам, пожалуйста. Пусть там, в ризнице, у них все будет хорошо. Пусть все будет… правильно, Господи. Прости меня, если что не так…»

Сгорая от стыда за свою душевную немоту, ибо у него не только верных слов, но и верных мыслей, кажется, не осталось, Аллен открыл глаза и посмотрел наверх. Из-под купола на него ласково взирал крылатый барельефный лев, его человеческие и почему-то очень знакомые черты обрамляла пышная шевелюра резной гривы.

«Где я видел этого льва?»

Поглощенный чувством беспричинного узнавания — на редкость яркого и чистого dеjа vu — Аллен медленно встал на ноги и только тогда заметил, что молился на плитах в полуметре от обитой бархатом низенькой скамеечки для преклонения колен. На его чистых штанах теперь белели два больших пятна известковой пыли. («По коленям можно узнавать ревностных христиан после мессы», — усмехнулась часть его разума, но сердце его молчало.) Стараясь ступать беззвучно, Аллен прошел по рядам обратно — почему-то ему было неловко поворачиваться к большому деревянному распятию спиной и он все время оглядывался через плечо — и тихонько сел рядом с Марком.

Тут дверь ризницы с треском распахнулась и оттуда стремительно вылетела Мария. За ней не менее стремительно показался дежурный священник в длинной белой одежде — альбе. «Все, конец, сейчас нас отсюда выкинут», — пронеслась бешеная мысль, и Аллен вжался в спинку скамьи. Двое быстро прошли мимо них, только Мария на ходу обернулась и одарила друзей сияющей улыбкой, подняв ладонь в быстром жесте — «порядок»! Священник тоже обернулся и кивнул юношам, Аллен успел разглядеть черные, постриженные в кружок волосы, овал белого, совсем молодого лица — и оторопело подумал: «Да он же мой ровесник!» Прозвучали стремительные шаги, ухнула тяжелая входная дверь, и недоумевающие Марк с Алленом остались в храме одни.

— Как ты думаешь, нас прямо сейчас отлучат от церкви или сначала пристрелят Марию? — склонившись к уху Аллена, спросил его неунывающий друг.

— Он же не старше меня… — невпопад ответил тот, моргая глазами, как совенок на свету. Стереотип старого, убеленного сединами и неизменно сурового святого отца переживал в сознании поэта полный крах.

— Предавать кого-нибудь анафеме можно в любом возрасте, был бы сан, — утешил его Марк, однако язык его, казалось, жил отдельной жизнью от глаз, устремленных — внезапно понял Аллен — туда, вперед, на деревянное раскрашенное распятие.

Некоторое время они ждали в полной тишине.

Вместо ушедших двоих вернулись трое. Третьей была высокая девушка в черном, с покрытой головой (монахиня?) — она шла впереди, замыкающей была Мария. Она поманила двух друзей следовать за ними, и одновременно вскочившие Аллен и Марк едва не опрокинули скамью. По пути в ризницу Аллен улучил момент и шепотом спросил, удержав Марию за руку:

— Что это за лев? Вон там, под самым сводом?

— Евангелист Марк, — так же быстро отвечала она, и в голове его пронесся дикий образ гривастого человекольва в длинной рясе, с пером в когтистой лапе. — То есть его символ, — пояснила Мария, уже входя в маленькую комнатку с распятиями и полками по стенам, залитую теплым желтым светом лампы под маленьким абажуром.

Отцу Йосефу из прихода Благовещения лет было чуть больше, чем казалось на первый взгляд, — а именно двадцать четыре. Рукоположен он был всего два года назад, примерно в то же время, когда Аллен поступил в университет. Два года он служил Церкви усердно, как только мог, и постарался найти в своем сердце искателя Истины верные слова, когда вчера утром к нему подошла Клара, послушница монашеской конгрегации францисканок Святейшего Сердца Иисуса, и попросила наставлений и помощи в истолковании бывшего ей видения.

Дело в том, что ей, кажется, явился Святой Грааль.

Утром, перед самым рассветом, когда душа, полупроснувшись, замирает между сном и явью, она увидела, не раскрывая глаз, как в небесах открылись высокие золотые врата и ангел в одежде из утреннего света, с перистым сиянием вокруг восторженно-юного лица выступил из них. И была в ладонях его серебряная Чаша, похожая на широкий потир, и была та Чаша прекраснее всего, что видели Кларины смертные глаза. Не было на ней украшений — ни резьбы, ни драгоценных камней: только узкий обод по краю, изображавший, как показалось ей, картины Крестного Пути; но серебро само так сияло, что озаряло даже ангельское лицо. И был в Чаше белый свет, исходивший из нее многими лучами неопаляющего огня. И сказал ангел, вознося Чашу над собой, что се — зрите, Кровь Христова возвращается в мир, пусть же возрадуются те, кто почитал мертвой земную надежду. «Что должно делать теперь, Господи, Господи?» — вскричала Клара, исполняясь радости и благоговейного страха («Теперь, отец Йосеф, я точно знаю, как это — „Ввысь сердца возносим ко Господу“, я поняла, что имеется в виду»). Но не прозвучало слов более, чем уже было сказано, и увидела девушка, что перед нею нет более огненных врат, а вьется песчаная дорога среди зеленой травы, вереска и солнечных проталин, и мальчик с восторженным светлым лицом, в полотняных штопаных лохмотьях, смеясь, повернулся к ней спиной и поспешил прочь, прочь, а в руках он уносил ту же Чашу — только была она теперь маленькой, из темной грубоватой глины — разве что тот же белый свет стоял над нею живым мерцающим облаком…

И проснулась Клара, и увидела, как розово-золотое рассветное солнце заливает лучами ее постель.

— …Я сказал ей, что подумалось мне тогда — что это откровение Господа для нее лично. Ведь недолго осталось до того дня, как Клара принесет обеты и станет невестой Христовой — а для любого, кто ступает на путь такого призвания, мне кажется, Кровь Господня будто впервые приходит на землю…

— Может быть, там и не было слов «Кровь Господня», — закусив губу, вспомнила Клара. — Теперь я думаю, что сказано было — «Святой Грааль». Как я могу не помнить? Ведь слова совсем не похожие… — Девушка недоуменно нахмурила брови.

Аллен от возбуждения даже вскочил. Они впятером сидели вокруг маленького стола, и своей нежданной экспрессией Аллен едва не произвел большие разрушения, почти опрокинув стул Марии.

— Я знаю! Слушайте, это же Sangreal!

— Что? — Удержавшись за крышку стола, Мария не без усилия вернулась в прежнее положение.