Читать книгу "Гастролеры и фабрикант - Евгений Сухов"

– Вот, – ответил Сева и протянул записку Шпейеру.

– М-да-а, – прочитав записку, протянул Павел Карлович и посмотрел на своих друзей: – Господа, наш уважаемый Поль попался с поличным.

Лица мужчин сделались печальными. Установилось молчание. Затем Шпейер сказал Севе:

– Вы нас извините, monsieur, но мы вынуждены на минутку оставить вас поскучать в одиночестве… Ибо нам необходимо посоветоваться, – доверительно добавил он.

С четверть часа Долгоруков просидел один, разглядывая на стеллажах корешки книг. Шпейер вернулся один.

– Мне очень неловко говорить вам это, мой друг, – глядя прямо в глаза Севе, начал Павел Карлович, – но мы не можем возвратить вам портсигар, так как он сейчас находится у одного из наших товарищей. Но завтра он непременно будет у вас.

Что ж, примерно такого поворота событий Сева и ожидал. И заявил, что портсигар ему нужен сегодня.

– В противном случае, – добавил он, – я оставляю за собой право действовать по своему усмотрению.

Шпейер снова сказал, что вернуть портсигар сегодня не представляется возможным, и предложил за него деньги. Сева Долгоруков решительнейшим образом отказался.

– Хорошо, – подумав, произнес Павел Карлович. – Вы получите свой портсигар ровно через два часа… А вы и правда сможете освободить нашего товарища?

– Да, – просто ответил Сева.

Потом они пили чай и беседовали. О чем? Да, собственно, обо всем! О том, к примеру, что в жизни лучше, да и здоровее исполнять собственные желания, нежели чужие, и жить нужно так, как ты хочешь сам, а не как того хотят другие. Например, о том, что для мужчины важнее всего в этой жизни свобода и независимость. От всего! От обстоятельств, начальства, от женщин и обязательств, бывающих не в радость и только отягощающих радость бытия, которое должно быть обязательно. А иначе к чему жить?

Беседовали о том, что жить весело – интереснее, нежели жить скучно и однообразно. О том, что некий риск в жизни обязательно должен присутствовать, а иначе можно покрыться плесенью и состариться раньше срока. И сошлись во мнении, что гробить свою жизнь на получение чинов и званий, кланяясь, виляя копчиком пред сильными мира сего, подчиняя тому свои желания, будет несомненнейшей глупостью…

Много еще о чем успели поговорить Павел Карлович и Всеволод Долгоруков. И когда вернулся Неофитов с каким-то пожилым господином по фамилии Огонь-Догановский (а тогда этот господин показался Севе весьма пожилым, но затем это впечатление постепенно исчезло) и выложил на столик перед Долгоруковым фамильный портсигар, Сева и Павел Карлович стали почти друзьями. Наверное, эти два часа и повлияли на выбор, который Долгоруков сделал несколько позже, став «червонным валетом»…

* * *

– Ладно, я понял. Интиму с ней от тебя не потребуется, – Всеволод Аркадьевич примирительно посмотрел на Африканыча. – Феоктистов эту Наталию Георгиевну, похоже, просто использует как инструмент для собственного удовольствия. Как даму легкого поведения, которой не нужно платить, потому что все давно оплачено наперед. А ты будешь откровенен с проституткой?

– Шутишь? – усмехнулся Неофитов. – С какой это стати?

– Верно, – задумчиво произнес Сева. – С горизонталками и блудницами мужчины откровенными не бывают. Разве что по глупости или по пьянке. А Феоктистов у нас из породы непьющих и далеко не глупец. Следовательно, наш фигурант-мильонщик вряд ли близок с Наталией Георгиевной настолько, чтобы посвящать ее в свои секреты. Верно ведь?

– Абсолютно верно, – полностью согласился с Долгоруковым Самсон Африканыч.

– Стало быть, от интимного знакомства с этой Наталией для сбора компроментажа на Феоктистова ты освобождаешься. Все равно она ничего такого про своего благодетеля не знает. Исключая, конечно, его любовь к определенному виду интимных ласк, что мы уже знаем и без нее. Но то, что ты накопал, – это мелочь, – продолжил свою мысль Всеволод Аркадьевич. – А вот отыскивание настоящих компрометирующих фактов, что позволит нам прижать фигуранта так, чтобы он и рыпнуться не посмел, остается твоей наипервейшей задачей. Ты понял?

– Понял, – просто ответил Самсон Африканыч. И расслабленно улыбнулся.

Глава 4

«Око за око», или Снова папка с красными тесемками

16 октября 1888 года

Заканчивался второй час совещания, а Острожский и не думал никого отпускать. Он сидел, погруженный в невеселые мысли и, казалось, не слушал доклады приставов о происшествиях и уголовных делах, что велись на их участках. Но один доклад, пристава Евдокимчука, его заинтересовал…

Василий Андрианович Евдокимчук пребывал в должности пристава второй год. Раньше он служил квартальным надзирателем и знал всех своих подопечных в лицо. Знал и двух товарок с улицы Подлужной, что дружили с малолетства, – Клавдию Шандыбину и Марию Осипенко. Дело, про которое он сейчас рассказывал, касалось именно их двоих и официально называлось «Делом об увечье мещанки Шандыбиной», а неофициально – «Бабьими разборками». Газетчики же прозвали его «Око за око».

Евдокимчук докладывал четко и внятно, короткими понятными фразами:

– Восемнадцатого мая сего года в Окружном суде слушалось дело, возбужденное по просьбе Клавдии Шандыбиной. Она обвиняла своего мужа Филиппа Шандыбина и его сожительницу Марию Осипенко в прелюбодеянии. Осипенко была доставлена на судебное следствие из тюремного острога. Она отбывала наказание по приговору Окружного суда за причинение Клавдии Шандыбиной неизгладимого обезображения лица посредством серной кислоты. На суде между бывшими товарками началась перебранка. А дело в том, что Клавдия Шандыбина, выйдя замуж за Филиппа, отбила его тем самым у Марии Осипенко, с которой до этого Шандыбин сожительствовал уже полтора года. На восьмой день после свадьбы Осипенко, обманным образом выманив Шандыбину на берег Казанки, плеснула ей в лицо серною кислотою. Филипп Шандыбин после обезображения лица своей супруги, к тому же ослепшей на один глаз, ушел от нее к Осипенко и проживал с ней вплоть до арестования последней. Она была осуждена Окружным судом на два с половиной года тюрьмы. И вот, встретившись на суде, Мария Осипенко стала всячески поносить Шандыбину и издеваться над ее уродством. А потом заявила, что-де она добилась того, чего желала: Филипп, мол, теперь ее. И пока, дескать, она будет жива, не видать Клавдии Филиппа Шандыбина как своих ушей…

– Вот бабы-то, а? Чего вытворяют! – не выдержал кто-то из приставов, но Яков Викентьевич столь строго посмотрел на говорившего, что тот мгновенно умолк.

– Не выдержав издевательств Осипенко, Шандыбина ушла из зала суда, затаив обиду, – продолжил свой доклад Евдокимчук. – И решила отомстить своей бывшей товарке. Она зашла в аптекарский магазин на углу Большой Проломной и Университетской улиц, купила там бутылку серной кислоты и вернулась к зданию Окружного суда. Дождавшись, когда Осипенко выведут из здания суда, дабы отправить обратно в тюрьму, она подбежала к ней. «Ты мне один глаз выпекла, а я тебе выпеку оба!» – крикнула Шандыбина Осипенко и плеснула ей в лицо серной кислотой. Клавдия Шандыбина была немедленно заарестована, а Мария Осипенко отправлена в больницу. На ее счастие, она ослепла только на один глаз. Но все лицо ее и шея были обезображены кислотою навечно. Что же касается Шандыбиной, то дело ее закончено и передано в суд, – завершил доклад Евдокимчук.